Куклы отношения к Лактионовым, конечно, не имели, но музею надо было как-то подрабатывать в кризисные времена, вот он и сдавал помещение для выставок всяким организациям. На этот раз — кукольному театру.
Надо сказать, я не пожалел, что пошел. Куклы там такие, что глаза разбегались. Не только те, что «играли» в нынешнем театре, но и всякие другие — из разного времени, из разных коллекций. И это была не просто выставка, а небольшое представление, специально для нас. Два молодых актера — девушка и парень в черных комбинезонах — объясняли, как движутся разные куклы: на нитках, на тростях, «перчаточные» (те, что надеваются на руку). Удивительно! Вот лежит на стуле простенькая игрушка из палочек и лоскутков, раскинула ручки-ножки, совсем неподвижная, нелепая такая. И вдруг… делается, как живая! Будто просыпается в ней душа…
Как не вспомнить другой кукольный театр — бумажные фигурки в песочнице и деловитую девочку Рину…
И я вспоминал — почему-то с легкой тревогой. А Чибис беспокойно дышал, стоя вплотную ко мне. И, кажется, тоже о чем-то тревожился. Иногда прижимал к нагрудному карману левую ладошку, будто у него покалывало сердце. Потом запустил в карман пальцы и вытащил… крохотную рогатку. Из медной проволоки.
Вернее, это была не рогатка, а только «рогатулька» — то есть развилка с ручкой, но без резинки. Совсем небольшая, можно спрятать в спичечный коробок. Ручку обматывал синий проводок, а на рожках торчали отогнутые в стороны усики.
Чибис взял рогатульку так, что усики уперлись в подушечки большого и указательного пальца. А синяя ручка закачалась, как маятник. Чибис как-то непонятно взглянул на меня.
— Что это? — шепнул я.
— Ну… вроде как рамка… или индикатор…
Я сразу понял. Видел не раз похожие штучки в телепередачах и читал про них в журналах. С помощью таких рамок умелые люди искали клады, источники, рудные залежи. Называется этот способ, кажется, «лозоискательство» или «лозоходство». Потому что рамки делались не только из проволоки, но бывало, что из тонких ивовых прутьев (даже чаще, чем из проволоки). И были они покрупнее, чем у Чибиса… Но и эта работала! Синяя ручка вдруг дернулась и замерла горизонтально. Словно показала на что-то ей одной понятное. На что именно?
На полу, посреди очерченного мелом круга (чтобы мы не совались своими кроссовками слишком близко) танцевали под магнитофон тощий кудлатый волк и румяная Красная Шапочка. Все неотрывно глядели на них, смеялись, на меня и Чибиса не обращали внимания. А рогатулька вдруг дернулась, рукоятка описала полный круг и замерла опять.
— Что-то ищешь, да? — шепнул я.
Чибис шевельнул плечом.
— Ничего… Это она сама… вдруг задергалась в кармане.
— Почему?
— Не знаю… На, попробуй сам…
Я, так же, как Чибис, взял рогатульку в два пальца. Но у меня она повисла неподвижно. Совершенно неживая…
— Чибис, по-моему, дело не в ней, а в тебе… Наверно, она, как твой нерв…
— Да нет же, — досадливо бормотнул он. — Я ничего не хотел… Ты подожди…
Я стал послушно ждать. Рогатулька висела легкая и неподвижная, как дохлая стрекоза.
Волк и Шапочка закончили танец, и появился другой актер. Щупленький мальчик ростом в полметра. С длинными локонами и круглыми стеклянными глазами, в матросском костюмчике, какие носили лет сто назад. С черной флейтой в ломких пальцах. Девушка тоже взяла флейту. И заиграла. Но получилось, будто играет этот кукольный мальчик… Да нет, не кукольный, настоящий! Потому что парень в комбинезоне начал шевелить хитрую конструкцию из реек, трогать разные нити, и по маленькому флейтисту прошла такая… жизненная дрожь. Он поднял голову, вскинул ресницы, и под ними оказались уже не стеклянные пуговицы, а проснувшиеся синие глаза. У мальчика жил теперь каждый сустав, каждый локон, каждый ресничный волос. Не знаю, как уж это делал артист, но длинные пальцы над флейтой то сжимались, то распрямлялись, перебегали по кнопкам…
Я сразу вспомнил другого мальчишку-флейтиста. Не совсем такого, но похожего. Тоже с локонами, тонкой шеей и ломкими пальцами. И понял, что и мелодия — та самая. Простенький такой вальс, под который в прошлый раз у меня сами собой, сразу, придумались слова:
Потому что было это в прошлогоднем марте, восьмого числа…
Да, я, наверно, «чересчур чувствительное дитя»: вдруг слегка зачесались глаза. Даже перед собой неловко…