— Варите, конечно! А я… тоже с вами перекушу, ладно?
Мне подумалось, что если будем обедать вместе, они станут меньше стесняться. Много-то есть я не стану, так, вида…
— Да! — обрадовался Саньчик. — У нас как раз три ложки!
Вода закипела быстро. Мы раздавили все четыре брикета и высыпали вермишель в брызжущий опасными каплями котелок. Прикрыли его миской. Я по часам мобильника посмотрел, когда пройдут три минуты (а Бумсель вставал на задние лапы и пританцовывал). Ну, вот и все…
Мисок было три. Соня сказала, что она и Саньчик будут есть из одной.
— Вот из этой, которая побольше…
Я ухватил котелок в лопуховые (большие уже) листья, разлил варево по облупленным мискам. Конечно, брызнул на колено и взвыл. Бумсель тоже подвывал — от нетерпенья.
— А тебе пока нельзя, — сказала ему Соня и объяснила мне: — Собакам вредно есть такое горячее, надо немного остудить.
Саньчик вытащил из-за канистры алюминиевый тазик, налил в него воду, поставил в нее миску Бумселя. Я предложил:
— Подождем пять минут, все вместе. Чтобы ему не было обидно. — И опять глянул на часы мобильника.
— Ага! А я хлеба принесу! — И Саньчик ускакал в дом.
Я сел в лопухи, прислонился к стенке сарая, вытянул ноги. Пахло прошлогодними листьями кленов, молодой травой и «вермишелью быстрого реагирования». Бумсель смотрел обиженно: «Почему не кормите?»
— Иди сюда, — позвал я. Он тут же подошел. Я ухватил песика под мышки, положил животом к себе на колени. Бумсель притих, только хвост его быстро вращался. Я взял его за уши.
— Хорошая собака…
Ну, мог ли я подумать еще полчаса назад, что вот так бесстрашно и с удовольствием буду ласкать незнакомого пса?
У Бумселя часто стучало сердечко.
Прибежал Саньчик — с горбушкой каравая и старым номером «Тюменских ведомостей». Соня расстелила газету на ящике.
— Вот. Теперь как в столовой…
— Дай нож, — сказал Саньчик.
Соня из кармашка на платьице вынула складной ножик размером с мизинец. Со шнурком на колечке. Саньчик начал кромсать им горбушку. Ножик годился для заточки карандашей, но никак не для резки караваев. И все же Саньчик ухитрился разделить горбушку на три порции.
— Теперь давай… — Соня протянула к Саньчику ладонь.
— Ну чего… — бормотнул он.
— Давай, давай.
— Я в свой карман положу…
— Вот! — Соня показала ему аккуратную дулю. — Забыл, как договаривались?
Саньчик сжал губы и отдал ножик.
— Чего ты с ним так строго? — спросил я Соню.
— А потому что… он знает, почему. Из-за такого ножичка он до сих пор на учете в милиции.
Я присвистнул. И не поверил.
— Нет, правда, — насуплено сказала Соня. — Мы в прошлом году жили в Медведково у тети Анюты, это мамина сестра. Там ребята одну девочку не любили, потому что она заикалась и ни с кем не играла. Как увидят на улице, давай за ней гоняться: «Галка-заикалка, не язык, а палка!..» И в тот раз тоже. Заметили и погнались… А Санечка наш, он же всегда за всех лезет заступаться. Она упала, а он встал перед мальчишками, кулаками замахал: «Не трогайте!». А в кулаке ножик…
— Только не этот, а другой. Но похожий… — хмуро уточнил Саньчик — Я даже и забыл, что он в руке.
— Ну да, — кивнула Соня. — Он тогда что-то из коры вырезал, так и побежал…
— Паровозик я вырезал, чего еще…
— Да!.. А тут участковый Сарайцев… Взрослые не умеют разбираться толком. Получилось, что Саньчик во всем виноват, затеял драку с ножом… Его учительница до сих пор каждую четверть на него характеристики в детскую комнату пишет: все еще он бандит или исправился?..
«Сколько же на свете идиотов», — подумал я (не первый раз в жизни). А Соня скучноватым голосом продолжала рассказ:
— Ну вот, мы и договорились, чтобы никогда никакого ножика у него не было, в то вдруг опять что-нибудь… А если надо заниматься вырезаньем, он берет у меня… Я же всегда сразу даю, верно, Саньчик?
Он кивнул, но лицо у него было какое-то… ну, будто замороженное. И я вдруг подумал, что он может заплакать. Чтобы не заплакал, я быстро спросил:
— А что ты вырезаешь?
— Чаше всего паровозики, — быстро ответила за Саньчика Соня. — Они у него так замечательно получаются… Сань, покажи…
Тот кивнул и полез в сарайчик. А когда вернулся, лицо было уже «размороженным», глаза блестели. На ладони Саньчика держал паровозик старинного вида, вырезанный из коричневой коры. Длиной со спичку… Такой удивительный! С крохотными колесиками и шатунами, с круглой, опоясанной обручами топкой, с будкой, на которой заметны были окошечки и дверцы. И длинная труба торчала над топкой…
— Вот это да… — выдохнул я.
Саньчик вскинул коричневые глаза. Сказал шепотом:
— Хочешь, возьми себе…
— Да, — кивнул я сразу. Не из вежливости, а потому, что правда хотел. Даже затеплел весь. Поставлю паровозик на ту же полку, где «Катти Сарк». Похоже, что они из одной эпохи… Но тут же я спохватился:
— А тебе не жалко?
Соня засмеялась:
— Да у него этих паровозов целое депо…
Саньчик застеснялся, отошел и сунул палец в миску Бумселя.
— Уже нормально… Бумсель, иди.
Тот слетел у меня с колен, как от пинка (но ухитрился при этом лизнуть мне локоть). И зачавкал, захрюкал, вращая мохнатой кочерыжкой хвоста.
Мы придвинулись к накрытому газетой ящику и взялись за ложки…
Бумсель управился первым. Вылизал миску, гоняя ее носом по траве, и глянул вопросительно. Я уделил ему немного от своей порции (и без того самой маленькой).
— Не балуй его, — сказала Соня. — Он может есть сколько угодно.
— Это на первый раз, в честь знакомства, — объяснил я.
Да, обед получился не очень-то обильный, но все же глаза у ребят повеселели. Саньчик даже погладил себя по животу, как сытый купец в караван-сарае.
Я еще поразглядывал паровозик и осторожно опустил в левый карман рубашки. А из правого опять достал мобильник.
— Валерия!.. А мама где? У соседей? Ладно, передай, что я перекусил с друзьями, пусть не волнуется… Какое тебе дело, с какими! Познакомился с людьми твоего возраста, только не с вредными, как ты, а с хорошими… Жалуйся на здоровье. — И объяснил Соне и Саньчику: — Это сестрица. Особа с характером…