Не знаю, что тогда чувствовала мама, плакала ли по ночам. Я же совсем кроха был, ничего не понимал. Насколько помню, скандалов не было. Папа собрал чемоданчик, и мне было сказано, что он уехал в командировку. А на самом деле — в новый микрорайон «Андреевский», где они с Евой сняли комнату. Мама — как всегда спокойная и деловитая — отводила меня в детский сад, хлопотала по дому, читала мне по вечерам про Буратино и Карлсона, иногда уходила на ночные дежурства в издательство, а меня оставляла ночевать у соседей. Вот соседская-то девочка Галка (на год старше меня) и сообщила мне, что «у твоего папы другая жена».
— А кто же тогда мама? — обалдело спросил я.
— Она теперь никто.
Это было настолько нелепо, что я ничуточки не поверил и даже не стал расспрашивать маму. Тем более, что иногда папа «возвращался из командировки», гулял со мной в Загородном саду и на Большом бульваре с каруселями и, случалось, водил в цирк. Но потом исчезал опять — «работа у меня такая»…
«Сезон командировок» длился чуть ли не два года, я привык и думал, что так будет всегда. Но однажды папа вернулся. Вернее, мама его вернула. Потому что «гламурная Ева» стремительно покинула студию и город, укатила в неизвестном направлении (потом оказалось — в Швецию, на веки вечные) и оставила в арендованной комнате папу с годовалой дочкой. Услыхав про такие дела, мама размышляла недолго. Поехала в Андреевский микрорайон, отыскала папино жилье (и его самого в этом жилье), уложила папино имущество в чемодан, а ревучую Валерию усадила в коляску. И велела отцу:
— Ступай за мной.
И привела его обратно в наш дом.
Опять же я не знаю, какие там были у родителей объяснения. При мне — совсем никаких. Просто «папа наконец-то прекратил свои служебные поездки и больше не будет исчезать надолго». А еще «он купил на Севере себе и мне дочку, а тебе сестренку».
Я в ту пору ходил (правда, недолгое время) в детский сад и там поднабрался знаний, каким образом появляются на свет сестренки и братишки. Потребовал у мамы правдивых объяснений. Она растолковала, что «появляются они по-разному». Иногда, и правда, в местных родильных домах, а иногда в специальных медицинских институтах, где их выращивают по заявкам родителей. Там родители их и покупают… Я в свою очередь разъяснил это соседской Галке, которая пыталась втолковать мне, «как было на самом деле». Мы крупно поспорили, спор услыхала Галкина мамаша и выдрала ее веником. А вскоре соседи переехали, и стало некому смущать мой внутренний покой…
Разумеется, со временем я узнал правду. Но Лерка ее не знала. Мама оставалась для нее — настоящей мамой, никак иначе и быть не могло. Характер у сестрицы оказался не сахар. Случалось, что я чуть не ревел от ее вредности. И говорил ей слова, среди которых «клизма навыворот» не самые крутые. Но ни разу в жизни мне в голову не пришло сказать этой стервозной особе, что она «сестра мне лишь наполовину, а маме — и вовсе никакая не дочь». Тема эта была «зарытая в самую-самую глубину». Тем более что настоящая Леркина мамаша, Ева Сатурнадзе, видимо, напрочь забыла и о дочери, и о России…
Конечно, я не все время ссорился с Валерией, бывало, что мы существовали мирно (иногда несколько дней подряд). Я провожал ее в школу, помогал готовить уроки, по вечерам читал ей свои старые книжки про Братьев Львиное Сердце и приключения в Изумрудном городе…
Родители жили между собой, как и до папиных «командировок». Иногда спорили и даже ссорились, но не сильно, потому что у мамы была способность на все смотреть со снисходительной усмешкой. Иногда мне казалось, что она видит в папе не столько мужа, сколько большого сына, моего старшего брата. По правде говоря, я и сам на него порой смотрел так же.
Папа писал короткие сценарии для местных телепередач и более длинные — для всяких постановок. Один раз его имя оказалось даже среди авторов сериала, который смотрела вся страна. Маму на работе поздравляли сотрудницы. Но она говорила, что эта картина — чудовищная дребедень, «Санта-Барбара на подмосковный лад». Папа соглашался. Однако объяснял, что порой приходится «наступать себе на горло, чтобы вырваться из финансовой блокады».
— Особенно в нынешних условиях глобального кризиса.
О кризисе говорили везде и всюду, поэтому мама не очень критиковала отца. Тем более что мы действительно «вырвались» и сумели выкупить квартиру. «И даже кое-что осталось для дальнейших планов», — напоминал иногда папа. Он собирался купить у своего приятеля-сослуживца Садовского подержанную «Мазду». Тогда мы сможем всем семейством путешествовать, где хотим. Как в давние времена, когда у нас была старенькая «Лада», развалившаяся потом «буквально посреди дороги».
Мама к идее с «Маздой» относилась осторожно. Опасалась, что папа на этой иномарке врежется в первый же столб.
— При твоей-то безалаберности… Тем более, что там правый руль.
— Вот именно — правый! — восклицал папа. — Наше дело правое, победа будет за нами!
Мама качала головой. Ее успокаивало лишь то, что в условиях кризиса деньги дешевели быстрее, чем накапливались и пока «Мазда» оставалась мечтой. Правда, папа рассчитывал на свой сценарий телеспектакля «Тени как шпалы» (о молодых журналистах). Этот сценарий обещал продвинуть в производство папин московский знакомый, старый писатель Всеволод Глущенко. Он был наш земляк, а потом перебрался в столицу. У Глущенко отец когда-то учился на журфаке и считался «перспективным автором».
Новый сценарий маме нравился больше, чем старый сериал. Но она говорила:
— Именно поэтому его и провалят. Сейчас продюсерам нужна только всякая любовно-детективная мура…
Я сценарий тоже читал, но, как говорится, «не составил конкретного мнения». Местами казалось интересно, а чаще — так себе. И папе я высказывал это откровенно (хотя и осторожно — чтобы не гасить его вдохновение).
Я заправил рубашку под ремешок и покрутился перед мамой, как перед зеркалом.
— Нормально?
— Совершенно ненормально, — вздохнула мама. — Одни ноги да уши…
— А еще умные выразительные глаза, — напомнил я.
— Глаза голодного Маугли… Почему ты не обедаешь в школе?