— Эля, ты куда?
Шорох в прихожей прекратился, на пару секунд воцарилась тишина, а потом Эля будничным голосом оповестила:
— Я иду к Машке. В гости. Ты же разрешил!
— Разрешил. На глаза мне покажись. — Снова тишина, потом девочка появилась в дверях гостиной, уже в куртке, с капюшоном на голове, а губы зажала и очень старалась казаться спокойной, но смотрела куда угодно, только не на Дмитрия. А тот улыбнулся девочке. — К Машке собралась? — Эля с готовностью кивнула. — Очень хорошо. Губы с мылом вымыть, а потом можешь идти. Машке привет.
Эля перестала зажимать губы, и ногой от негодования топнула, правда, тут же взмолилась.
— Папа!
— Я сказал: помаду смыть. И не спорь. А то я ещё маме нажалуюсь, что ты снова её помаду брала.
— Это несправедливо!
— Конечно. Тебе девять, и это несправедливо.
— Почти десять!
— Вот когда будет четырнадцать, тогда поговорим.
— Четырнадцать?!
— А ты как думала?
— Папа, Машка уже красит губы! И ей разрешают!
— Во-первых, Маша занимается танцами, и губы красит, когда выступает. А во-вторых, лет через десять ты ещё радоваться будешь, что у тебя губы розовые, а вот у Маши уже синие.
Эля всерьёз нахмурилась.
— Почему это у неё будут синие?
— От химии, пузырик. А помада — это химия. Мне не веришь, у мамы спроси.
— Ты ведь меня обманываешь, — пожаловалась Эля, после минутного размышления, но разделась и пошла смывать с губ яркую помаду. А когда из ванной вернулась, к дивану подошла. Дима от работы оторвался, на Элю посмотрел и подмигнул ей.
— Не тяни время, — попросил он, — ты помнишь, что к пяти отец за тобой приедет?
— Я помню. — Эля за шею его обняла. — Если честно, я совсем не хочу идти к Машке.
— Да? Без помады не хочешь? Похвалиться, что ли, хотела?
Она обижено отстранилась.
— Ну, пап!
Наверху заплакал ребёнок. Дима голову закинул, в задумчивости посмотрел на потолок.
— Ромка проснулся. Эль, сходи.
Эля выразительно вздохнула, глаза закатила, и устало проговорила:
— Ох уж эти родители.
— Не жалуйся! Тошка же с тобой нянчился, твоя очередь пришла.
Эля остановилась на лестнице и на Диму обернулась.
— Вот уеду к папе на каникулы, что вы делать будете?
— Сам гадаю, — хмыкнул Гранович себе под нос.
Когда Марина домой пришла, они уже со всеми проблемами справились. Трёхлетнего Рому успокоили, переодели, накормили йогуртом, и теперь он возил машинку по ковру гостиной, только иногда дёргая отца за ногу, требуя похвалы.
— Папа, папа! — Рома за брючину Дмитрия ухватился, потянул довольно сильно. — Смотри!
— Да я смотрю, Ром. Отличная горка.
Рома что-то залопотал, коверкая половину слов, что-то принялся объяснять, потом побежал в кабинет Дмитрия за большой книжкой, чтобы сделать ещё одну горку. Но до места книгу не донёс, увидел мать, появившуюся в гостиной, всё бросил и кинулся к ней. Марина сына поймала, на руки подняла и поцеловала.
— Ты проснулся?
— У меня гараж! Под книжкой.
— Ой, как здорово. — Марина с сыном на руках подошла к дивану и Диму по волосам потрепала. — Привет, трудоголик.
Гранович возмущённо качнул головой, но усмехнулся.
— Кто бы говорил.
— Ты ребёнка кормил?
— Да. А другой ребёнок накормил меня.
— Вот как хорошо. А Антон?
— Спит ещё.
Марина удивилась.
— Время три.
Дима кивнул.
— Вот и я думаю. Чем они занимались на этой даче, что он уже четырнадцать часов спит.
Марина села на диван рядом с ним, ребёнка усадила к себе на колени, а мужа по щеке погладила.
— Димочка, отвлекись от работы.
— Я не могу.
— Правда?
Он посмотрел на неё, потом на сына и по носу того легонько щёлкнул. Ромка сразу нахмурился и нос ладошкой закрыл.
— Правда, не могу, Марин. Ты же просила, освободить выходные. Вот я и стараюсь.
— А-а. Ты мне приятно делаешь.
— Да. И очень стараюсь.
— Папа, играть хочу.
Марина мужу ребёнка отдала и с дивана поднялась.
— Тогда старайся, очень надеюсь, что тебе всё удастся. А я пойду проверю, какие Эля вещи собрала. — Направилась к лестнице, но потом вернулась и к Диме наклонилась. — Почему я всё время так переживаю, когда она едет на каникулы к отцу?
— Потому что скучать будешь?
Марина подбородок рукой подпёрла, потом подула Грановичу на затылок, понаблюдала, как волоски на его макушке, которые до этого хулигански топорщились, ложатся на место.
— Это да, но ещё почему-то переживаю.