— Мне удастся переправить его в сумасшедший дом с помощью всего одного надзирателя, — предложил врачу Шатель, думая избавить меня тем самым от кандалов и смирительной рубашки.
— Ты хорошо поел, Пэпи?
— Да, Шатель, неплохо.
— Хочешь пойти со мной и господином Жене?
— А куда мы пойдем?
— Пойдем в сумасшедший дом за лекарствами. Для тебя это будет хорошей прогулкой.
— Пошли.
Мы выходим втроем из больницы и направляемся к дому умалишенных. Шатель много говорит и в определенный момент, когда мы находимся вблизи сумасшедшего дома, спрашивает меня:
— Тебе не надоел лагерь, Пэпи?
— О! Да, еще как надоел! Особенно потому, что нет больше Карбонери.
— Почему бы тебе не остаться на несколько дней в этом приюте? Парень с машиной здесь тебя не найдет и не сможет пускать в тебя электрический ток.
— Это хорошая идея, но ты думаешь, что меня, здорового человека, могут принять?
— Предоставь это мне, я замолвлю за тебя словечко, — говорит надзиратель, довольный, что я попался в ловушку, подстроенную мне Шателем.
Короче, я в приюте, в обществе ста сумасшедших. Жизнь здесь — не малина. Нас выпускают во двор группами по тридцать — сорок человек в то время, как санитары убирают камеры. И днем и ночью все совершенно голые. К счастью, здесь довольно жарко.
Сижу на солнце и размышляю о том, что я здесь уже пять дней, но ничего еще не предпринял для налаживания связи с Сальвидиа.
Ко мне подходит один из сумасшедших, по имени Фуше. Это — жертва обмана. Его мать продала дом и вырученные пятнадцать тысяч франков прислала ему через тюремщика, с тем, чтобы он бежал. Тюремщик должен был взять себе пять тысяч, а остальное отдать Фуше, но он взял все деньги и уехал в Кайенну. В тот же день, когда Фуше стало известно, что его мать напрасно распродала все свое имущество, он сошел с ума и без разбору стал нападать на тюремщиков. Его успели скрутить прежде, чем он кого-либо убил. С того самого дня (а это случилось три или четыре года назад) он здесь.
— Кто ты? — спрашивает он меня. Я смотрю на бедного парня, которому не больше тридцати лет.
— Кто я? Такой же мужчина, как и ты.
— Дурацкий ответ. Я вижу, что ты мужчина, потому что у тебя член и яички. Я спрашиваю, как тебя звать!
— Бабочка.
— Бабочка? Ты бабочка? Бедняга. У бабочки должны быть крылышки, и она порхает, а где твои крылышки?
— Я их потерял.
— Ты должен их найти и убежать. У тюремщиков нет крыльев. Ты от них улетишь. Дай сигарету.
Не успел я протянуть ему сигарету, как он выхватил ее из моих пальцев, уселся напротив меня и стал жадно и с наслаждением курить.
— А кто ты? — спросил я его.
— Я невезучий. Всякий раз, когда мне должны что-то дать, меня обводят вокруг пальца.
— Как это?
— А так. И еще я убиваю тюремщиков. Сегодня ночью повесил двоих. Только никому об этом не говори.
— А за что ты их повесил?
— Они украли дом моей матери. Представь себе, мать послала мне свой дом, он им понравился, и они оставили его себе и поселились в нем. Разве неправильно я сделал, повесив их?
— Ты прав. Теперь они не смогут жить в доме твоей матери.
— Видишь того жирного тюремщика за решетками? Он тоже живет в доме. С ним я тоже управлюсь, будь спокоен, — он встает и уходит.
Уф! Жить среди сумасшедших не столько смешно, сколько опасно. Ночью, особенно в полнолуние, они жутко кричат. Видимо, на них каким-то образом влияет луна. На мне тюремщики иногда проводят опыты. Они «забывают», к примеру, выводить меня во двор — хотят посмотреть, буду ли я этого требовать. Не приносят мне еду. Я обзавелся палкой с веревкой на конце и делаю вид, что ловлю рыбу.
— Как ловится, Бабочка?
— Они не прикасаются к наживке. Представь себе, за мною всюду следует маленькая рыбка, и, когда большая рыба собирается дотронуться до наживки, маленькая предупреждает ее: «Берегись, не трогай, это Бабочка ловит нас». Поэтому я не поймал пока ни одной рыбы. Но я продолжаю удить. Может быть, найдется рыба, которая ей не поверит.
Я слышу, как тюремщик говорит санитару: «Он получил то, что ему причитается».
Мне не удается съедать свою порцию чечевицы, которую нам выдают в столовой за общим столом. Сумасшедший великан, ростом не меньше метра девяносто, с волосатыми, как у обезьяны, руками, ногами и грудью (он зовет себя Айвенго) избрал меня своей жертвой. Он почти разом проглатывает содержимое своей тарелки, а потом берется за мою. Я съедаю всего пару ложек. Опорожнив тарелку, он возвращает ее мне, а потом смотрит на меня идиотскими глазами. Он мне изрядно надоел и, кроме того, взрыв ярости только поможет ускорить мое переселение в сумасшедший дом. Однажды, когда в очередной раз Айвенго усаживается рядом со мной, и его тупая морда сияет от удовольствия в ожидании моей порции чечевицы, я придвигаю к себе тяжелый графин с водой, и как только великан берется за мою тарелку и опрокидывает ее содержимое в свою глотку, я встаю и со всей силы разбиваю графин о его макушку. С криком раненого зверя он растягивается на земле. Все сумасшедшие, вооруженные тарелками, тут же набрасываются друг на друга. Страшный шум. Потасовка сопровождается дикими воплями.