Сегодня, стоя у клетки, в которую мы поместили Катю, я тоже боялся, ведь утром я мог бы стать таким же, какой стала она. Что бы я чувствовал? Кем бы я был для себя самого? Что бы стало с моими воспоминаниями? Но самое страшное было не это — я знал, что случись такое и я не смогу ничего изменить. Я не знаю, как это изменить. Никто не знает. Пусть я биолог, но я понимаю, что то, что я видел, медицина остального мира вылечить не может. Мне было даже страшно подумать, что бы стало со мной, если бы я узнал, что моя Каори пережила то же, что и Катя. Мне не страшно за себя, мне страшно за тех, кто мне дорог. Это место с лёгкостью меняет тела людей, меняет их души, но где предел этим изменениям, когда стёрта даже граница между жизнью и не жизнью? И где предел, за которым человек перестаёт быть человеком и становится чем-то иным?
Маша. Как я понимаю, она пережила несколько лет назад то же самое, что случилось сегодня с Катей. Вы же все видели, как Маша стремится к вам, но одновременно и осознаёт, что она стала совсем другой. Вы боитесь её, она боится вас. Вы боитесь, что она вас убьёт, а она боится, что убьёте её вы. Она похожа на нас, но она не такая как мы. Она выглядит как человек, но думает ли она как человек? Я не хочу сказать, что она желает нам зла, но добро для нас необязательно будет добром для неё.
Когда я был маленьким, мой отец учил меня бояться исполнения своих желаний и сегодня я убедился в том, насколько же он был прав. Будучи ещё студентом, я хотел узнать то, чего не знают мои сокурсники, думал, что это возвысит меня над ними, сделает лучше, умнее. Если бы тогда кто-то мог мне сказать о том, что я увижу сегодня, я бы ему не поверил. Если бы мне тогда сказали о том, какую цену мне пришлось бы возможно заплатить за это знание, я бы назвал его выдумщиком. Я хотел попасть на Аномальные Территории — сбылось и это желание. Но кто бы мне сказал, что попав сюда, я потеряю свой дом, а возможно и себя самого. Я поехал сюда для того, чтобы найти Каори. Теперь мне придётся искать и самого себя.
— Во тебя, Федь, накрыло-то, — голос Артемьева звучал цинично как никогда. — вы там у себя на островах тоже в такую хламину упарываетесь?
— Ефрейтор ты, Кость, недодроченый и сапог кирзовый, а не офицер, — цинизм Артемьева задел Нимова за живое. — Человек тут душу открывает, а ты в неё сапожищем нечищеным.
— Федь, извини, не хотел. Оно само, непроизвольно, — Артемьев понял, что действительно сказал ерунду. — Федь, ну правда, я не со зла. Само с языка сорвалось.
— Я вот хотел узнать, но всё не выдавалось возможности спросить. — Шибахару сказанное Артемьевым, казалось, даже не задело. — Макс, почему ты тогда назвал меня Федей, а все остальные это подхватили?
— Юк, я за него отвечу, не возражаешь? — Артемьеву было неудобно за сказанное Шибахаре ранее и он стремился исправить свой косяк. — Макс сейчас будет мяться, думать о том, как бы это помягче всё сказать, отмазываться всячески, яйца там крутить ишакам…интеллигент, что с него взять. В общем, его, по всей видимости, смущало то, что он не знал нашего к тебе отношения, а скорее всего предполагал, что оно отрицательное и кстати обоснованно предполагал, поскольку мы тогда о тебе вообще представления не имели, кто ты и зачем сюда пожаловал. Погоди, дай договорю. Как ты уже понял, к иностранцам в России относятся крайне настороженно. Исторически так сложилось и с этим проще смириться, нежели пытаться это исправить. Этот, как его… о, менталитет у нас такой, кондовый и архаичный. Хоть Аномальные и находятся на территории двух стран, но, как ты понимаешь, Япония в это число не входит, а то, что проект уже давно перестал быть международным, неизвестно только неграм в Африке, да им и знать про это нефига. То есть представляешь расклад? Ладно, пока мы в институтском оружейном бутике прибарахлялись вроде как не до того было. Мне это без разницы, хоть тебя Юкио зовут, хоть Хироюки, хоть Мацушита Электрик ко лимитед, Нимов это знает, ну а Захаров-то наш парень простой, ему бы попроще. Вот Макс вероятно и брякнул тогда от балды, что в голову пришло, типа потом разберёмся, а так вроде у парня имя наше, может и относиться помягче станут. Ты ж сам видел, что тогда творилось.