А если бы женщины могли наслаждаться сексом так же свободно, как мужчины? Если бы исчез страх нежелательной беременности? Стали бы они агрессивны в сексе? Стали бы они искать секс? Бели бы мужчины выставили себя на продажу, стали бы женщины покупать?
Рэчел заметила на улице и молодых мужчин-проституток. Но они тоже были для мужчин.
Она обернулась и прочла вывеску над окном маленькой неприметной забегаловки: Королевские гамбургеры у Тони. Она заглянула внутрь. У стойки сидели три человека. За столами — никого.
Здесь она точно не получит работу — у этого местечка такой вид, как будто его владельцы даже не в состоянии оплатить счет за электричество. Но у нее не должны опускаться руки. Дэнни Маккей, Дэнни Маккей.
За окошком кассира сидела усталого вида блондинка и полировала ногти. Она не подняла глаз, когда Рэчел сказала:
— Я хотела бы поговорить с хозяином.
Пальцем она указала Рэчел куда-то в сторону кухни. В этот раз Рэчел решила не скрывать свой возраст. Все равно это ничего не дает.
Она протиснулась в крохотную кухоньку. Маленький лысеющий человек в заляпанном жиром фартуке стоял за столом и делал лепешки для гамбургеров. Рэчел откашлялась. Он поднял глаза.
— Что тебе нужно?
— Вы Тони?
— Эдди. Тони умер четыре года назад. Просто у меня нет денег, чтобы сменить вывеску. Чем могу быть полезен?
— Мне нужна работа.
Он посмотрел на нее. Простота ее слов, то, как она их произнесла, заставили его положить на стол мясо для гамбургера и вытереть руки о фартук.
— Какая работа?
— Любая.
— Когда-нибудь работала официанткой?
— Нет.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Он смерил ее взглядом. Господи, какая же она худенькая! А одежда! Такую даже бы Армия спасения не приняла. Жалкая девочка.
— Где ты живешь, радость моя?
— В мотеле Уилин.
Он скривился.
— Крысиное гнездо. К тому же в двух милях отсюда. Ты что, пешком пришла?
Она показала ему туфлю. В середине была дыра, закрытая картонкой.
Он покачал головой.
— Послушай, радость моя. Ты слишком молода. Я не могу взять тебя. У меня будут неприятности с законом. Ты еще в школу должна ходить, понимаешь?
— Я есть хочу, — сказала она тихо. — А денег у меня нет.
— Где твои родители?
— У меня их нет.
— А родственники?
— Тоже нет.
Он поднял брови. Господи, сколько таких девушек бродит по улицам!
— В зале ты работать не можешь, — сказал он задумчиво. — Сюда на обед заходят полицейские. Посуду мыть можешь?
— Да, — сказала она так быстро, с такой надеждой, что жалость пронзила его зачерствевшее сердце.
— Послушай, радость моя, — произнес он, подходя к ней и заглядывая через круглое окошечко в зал ресторанчика, — мы с женой — владельцы и управляющие этого местечка. Вон она сидит за стойкой кассира. У нас всего две официантки. Я сам все готовлю. Но… — он поскреб подбородок, — иногда у нас запарка.
— Пожалуйста.
— Я дам тебе работу, если ты обещаешь не выходить в зал и не нарываться на неприятности.
— Обещаю, — прошептала она.
Эдди заметил, что в ней чувствовалась странная напряженность. Такое впечатление, что она никогда не улыбалась. Стоя вблизи, он был поражен и встревожен не по годам взрослым взглядом ее глаз, вернее, даже не взрослым, а мудрым, как будто старая и много повидавшая душа поселилась в этом тоненьком молодом теле.
— Плата будет небольшой, — произнес он, сам поражаясь этому приступу щедрости. За двадцать лет борьбы на дороге к успеху подобная слабость случилась с ним в первый раз. — Но на эти деньга ты сможешь жить в более чистом месте, чем твой мотель. Моя сестра держит весьма приличный пансион на Чероки.
— Я буду работать на вас изо всех сил, — тихо проговорила она. — Я никогда не доставлю вам неприятностей.
Эдди заглянул в напряженные карие глаза и увидел там что-то напугавшее его. Неизвестно, что случилось с этой девочкой, какие у нее рубцы на душе, но он никогда не хотел бы быть ее врагом.
— Договорились, — произнес он и протянул грязную руку. — Меня зовут Эдди, жену — Лаверна.
Она не пожала протянутую руку. Она ни к кому не хотела прикасаться. Но ей удалось чуть улыбнуться.
— Очень приятно, Эдди.
— А как тебя зовут, девочка?
Она хотела сказать: Рэчел Дуайер, но остановилась.
Сегодня вечером она начинала новую дорогу к новой жизни. Требовалось новое имя. Вдруг ей вспомнились названия улиц на углу.
— Беверли, — сказала она. — Мое имя Беверли Хайленд.
Хотя ее окружала абсолютная темнота, Алексис знала, где она находится.