— Говорите по-французски, черт побери, чтобы и я мог понять!
— Английская колбаса, — говорит Квик-Квик.
— Нет, это не просто колбаса. Ею можно управлять.
Мы ясно различаем детали громадного предмета, кружащего над нами. В знак приветствия из дирижабля спускают флажки. Мы ничего не понимаем и не можем ответить. Дирижабль спускается все ниже, и я явственно различаю людей.
— Смотри, — говорит Ван-Ху.
— Куда?
— Туда, в направлении материка. Эта черная точка — корабль.
— Откуда ты знаешь?
— Говорю тебе, это рыболовный траулер.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что над ним нет дыма.
Через некоторое время мы убеждаемся в том, что это действительно корабль, правда, не рыболовный траулер, а серый торпедный катер, направляющийся прямо к нам. Он идет на большой скорости, и я боюсь, как бы он не подошел к нам слишком близко. Волны могут опрокинуть нас.
Над катером развевается английский флаг. Сделав круг, катер начинает осторожно приближаться к нам сзади. Вся команда — в синих матросках — высыпала на палубу. Офицер в белом кителе, кричит с мостика в мегафон:
— Стоп, остановитесь!
— Квик-Квик, спусти парус.
Менее чем через две минуты основной и дополнительный паруса свернуты, и мы почти останавливаемся: нас несут только волны. Я не могу оставаться в таком положении долгое время. Лодка без собственной тяги двигателя или ветра не подчиняется рулю, а это очень опасно при высоких волнах. Я прикладываю руки рупором ко рту и кричу:
— Ты говоришь по-французски, капитан?
Капитан передает мегафон другому офицеру.
— Да, капитан, я говорю по-французски.
— Чего вы от нас хотите?
— Поднять вас на палубу.
— Нет, это слишком опасно, мы боимся, что вы сломаете нашу лодку.
— Это военный патрульный корабль, и вы должны нам подчиниться.
— Нам наплевать, мы не воюем.
— Разве вы не спаслись с потонувшего корабля?
— Нет, мы бежим с французской каторги.
— Какая каторга, что это такое?
— Тюрьма, лагерь. Конвикт[9].
— А! Да, да, я понимаю. Кайенна?
— Да, Кайенна.
— Куда вы направляетесь?
— В Британский Гондурас.
— Это невозможно. Вам придется повернуть на юго-запад, к Джорджтауну. Подчиняйтесь, это приказ.
— О, кей.
Я приказываю Квик-Квику развернуть паруса, и мы поворачиваем в сторону, указанную катером.
Сзади слышен гул моторов. Это от катера отделилась моторная лодка и быстро приближается к нам. На носу ее стоит моряк с карабином в руке. Лодка обходит нас с правой стороны и буквально прилепляется к нам, не останавливаясь и не прося нас остановиться. Моряк прыгает в нашу лодку, а моторка возвращается к кораблю.
Он присаживается рядом со мной, кладет руку на руль и направляет лодку немного южнее.
Каждый из нас получает от него по пачке английских сигарет.
— Бог мой, — говорит Квик-Квик. — Они, наверно, дали ему сигареты, когда он спустился в лодку. Не может быть, чтобы у него в кармане всегда были три пачки сигарет.
Я смеюсь и смотрю на английского моряка, который правит лодкой гораздо лучше меня. У меня много времени для раздумий. На этот раз побег удался, и я совершенно свободный человек. Кажется, в глазах у меня заблестели слезы. Это верно. Я свободен: с начала войны беглецов не выдают.
Моя уверенность в победе над тропой разложения настолько сильна, что я не думаю ни о чем ином. Наконец-то ты победил, Бабочка! После девяти лет борьбы ты победил. Спасибо, Боже, ты мог, наверно, сделать это и раньше, но пути твои неисповедимы, и я не жалуюсь. Благодаря тебе, я все еще молод, здоров и свободен.
Девять лет каторги и два года тюрьмы во Франции. Итого одиннадцать лет.
В четыре часа пополудни, минув маяк, мы входим в огромную реку — Демерара. Снова появляется моторная лодка. Моряк передает мне руль, а сам хватает брошенный ему канат и привязывает его к скамье. Лодка тащит нас двадцать километров вверх по желтой реке. Неожиданно перед нами появляется город. «Джорджтаун!» — кричит моряк.
Мы медленно подплываем к столице Британской Гвианы. У причала много торговых судов, военных кораблей и полицейских катеров. На берегу реки — пушки.
Это война. Она длится уже два года, но до сих пор я ее не ощущал. Джорджтаун, столица Британской Гвианы, важный порт на реке Демерара, находится в состоянии полной боевой готовности.
Мы бросили якорь у военного причала. Квик-Квик со своим поросенком, Ван-Ху с небольшой связкой в руке и я поднимаемся на причал. На причале, принадлежащем морскому флоту, нет ни одного гражданского лица. Одни только матросы и солдаты. К нам подходит офицер. Я узнаю его: это офицер, который говорил с нами по-французски. Он протягивает мне руку и спрашивает:
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, капитан.
— Это хорошо, но все же придется пойти в поликлинику. Там тебе и твоим друзьям сделают прививки.
ТЕТРАДЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. ДЖОРДЖТАУН
Жизнь в Джорджтауне
Нам сделали многочисленные прививки и после обеда отвезли в городской полицейский участок. Начальник полиции Джорджтауна, ответственный за порядок в порту, немедленно принимает нас в своем кабинете. Рядом с ним стоят английские офицеры в мундирах цвета хаки. Полковник, предлагает нам сесть напротив него и спрашивает на чистейшем французском:
— Откуда вы плыли?
— С каторги во Французской Гвиане.
— Скажи мне, пожалуйста, из какой именно точки Французской Гвианы вы бежали.
— Я с Чертова острова. Остальные из полуполитического лагеря Инини, что возле Коуроу.
— На какой срок тебя посадили?
— Пожизненное заключение. За убийство.
— А китайцев?
— Их тоже за убийство.
— Срок?
— Пожизненное заключение.
— Твоя профессия?
— Электрик.
— А они?
— Повара.
— Вы за де Голля или Петэна?
— Мы ничего об этом не знаем. Мы заключенные и пытаемся вернуться к честной жизни.
— Мы дадим вам камеру, которая будет открыта днем и ночью. Проверим, говорите ли вы правду, и освободим. Если сказали правду, вам нечего опасаться. Мы находимся в состоянии войны и потому должны быть осторожнее, чем в мирное время.
Через восемь дней нас освобождают. Это время не пропало для нас даром — мы использовали его для того, чтобы обзавестись более или менее сносной одеждой. И вот мы выходим на улицу, хорошо одетые и с новенькими удостоверениями личности, на которых красуются наши физиономии.
Город с 250-тысячным населением построен в английском стиле: нижние этажи сделаны из бетона, все остальное — из дерева. Улицы и переулки полны людей всех цветов и оттенков кожи: белые, шоколадные, негры, индейцы; здесь много кули, английских, американских и норвежских моряков. Радость переполняет наши сердца — это, наверно, можно прочесть на наших лицах (даже на лицах китайцев!), так как многие прохожие оборачиваются и дружески улыбаются нам.
— Куда мы идем? — спрашивает Квик-Квик.
— У меня есть адрес, правда не совсем точный. Один полицейский дал мне адрес двух французов с Пенитенс-риверс.
Мы уточнили адрес в информационном бюро и очутились в индийском квартале. Я подхожу к полицейскому в белом мундире и показываю ему адрес. Перед тем, как ответить, он просит предъявить удостоверение личности. Я с гордостью подаю ему наши удостоверения. «Очень хорошо, спасибо», — говорит он, и сажает нас в трамвай, что-то говоря вагоновожатому.
Мы въезжаем в центр города, и через двадцать минут вагоновожатый велит нам выходить. Приехали. Мы спрашиваем прохожих: «Французы?» Молодой человек велит нам идти за ним и подводит нас к невысокому дому. Здесь нас встречают радостными возгласами:
— Как это, ты здесь, Пэпи?
— Не может быть! — говорит самый пожилой, с совершенно седыми волосами. — Входите. Добро пожаловать.