— Господи, ты только посмотри на него, Джессика. Рокер, к тому же, наверное, и наркоман.
Про себя она подумала: Микки не наркоман. Он даже снимается в телевизионных роликах против употребления наркотиков.
— Если ты думаешь, Джессика, что подобная реклама пойдет на пользу твоей конторе, ты, к сожалению, заблуждаешься. Просто к тебе начнут обращаться разного рода типы с подмоченной репутацией. Ты станешь посмешищем.
— Каждый человек имеет право на адвоката, — сказала она.
— Да, но этим адвокатом не должна быть моя жена. Я глубоко расстроен случившимся, Джессика. Если ты не возражаешь, я пообедаю сегодня один.
Он собрался уйти, но она поймала его за руку.
— Джон! Пожалуйста, не будь таким.
— А каким я еще должен быть, обнаружив дома такое? — Он указал ей на телевизор. — Завтра утром у меня очень важная встреча, Джессика. Я приду на нее, сопровождаемый слухами о бестактности, которую допустила моя жена.
Ей хотелось сказать ему что-нибудь важное, убедить, что сегодня утром в суде не произошло ничего ужасного, что он не прав относительно Микки Шэннона, что она корректно ведет себя, занимаясь адвокатской практикой. Но голос ей не подчинялся. Она была подавлена, в глазах стояли слезы.
— Извини меня, — прошептала она. — Я не хотела, чтобы так все вышло. Ты прав. Мне нужно было проявить больше здравого смысла. Больше подобное не повторится, я обещаю.
Он смотрел на нее еще некоторое время.
— Успокойся, девочка, — сказал он. — Слушай, меня неделю не было дома. Давай не будем ссориться, а?
Она почувствовала волну облегчения и засмеялась. Джон обнял ее.
— Какая все это ерунда. Семь лет назад Микки Шэннон все бы отдал, чтобы его кто-нибудь снял. А теперь он фотографам камеры бьет. Наглец.
Джессике хотелось возразить ему, потому что все в шоу-бизнесе знали, какой мерзавец Лес Уолкер. Кому бы понравилось, если бы ему не давали шагу ступить ни днем, ни ночью, то и дело ослепляя вспышкой.
— Вот что я тебе скажу. — Джон поднял ее лицо за подбородок, чтобы поцеловать. — Почему бы нам не отложить ненадолго обед и не пойти сначала в спальню?
Все их стычки обычно заканчивались постелью. Таким образом Джон давал ей понять, что простил ее. Джессика лежала в темноте, и у нее возникло чувство, что ничего не решено, что проблема осталась. В такие минуты Джессика успокаивала себя своей сказкой о безымянном ковбое в баре.
Она шла по усыпанному опилками полу к своему улыбающемуся сказочному ковбою. Но в этот раз ее обожгла мысль: это может стать явью…
Сан-Антонио, Техас, 1952 год.
— Видишь, — сказала Кармелита, поднимая листок к глазам Рэчея. — Вот так получается ровно тысяча. Когда ты вот так выписываешь цифры, они ничего не значат. Но когда ты их выписываешь таким образом, — она ткнула в листок огрызком карандаша, — пять раз по восемь в этой колонке, потом два раза по восемь, потом здесь, они складываются, и получается тысяча.
Рэчел, не отрываясь, смотрела на листок, вырванный из дешевенького блокнота, и слабо улыбалась.
— Ах, бедняжка, — сказала Кармелита, откладывая карандаш и бумагу и обнимая подругу за плечи. — Не волнуйся. В этот раз он приедет. Я просто знаю. Мне приснилось сегодня ночью.
Но Рэчел увернулась из-под ее руки и пошла к окну. Оно было таким грязным, что через него мало что было видно. Но разглядеть машины на улице можно. Разглядеть, как подъезжает форд Дэнни.
Так она стояла уже четвертый вторник подряд. Уже четвертую неделю она работала на Хэйзл.
— Почему он не приезжает, Кармелита? Почему он даже не звонит? Как будто он забыл меня!
Мексиканка горестно смотрела на свою соседку по комнате. За месяц, что они жили в одной комнате, девочки стали близкими друзьями. С одной стороны, они были самыми молодыми в заведении. Кармелите только что исполнилось пятнадцать. С другой стороны, обе жили надеждой, что их заберут отсюда любимые мужчины. Кармелита не видела Мануэля четыре месяца. Но она знала, что он не забыл ее и все еще в Сан-Антонио. Он регулярно забирал ее заработок у Хэйзл.
— Не знаю, подружка. Мужчины бывают заняты своими делами, понимаешь? Может быть, он зашел, а ты с клиентом.
Рэчел с отрешенным видом продолжала смотреть в окно. Она была слишком худой. Если четыре недели назад Хэйзл пожаловалась, что она тощая, то теперь от Рэчел осталась лишь тень. Но на работе это не сказалось. Рэчел обнаружила, что некоторые мужчины любят именно таких девушек. С тоненькими руками и ногами, выпирающими коленками она выглядела моложе четырнадцати лет. По-этому Хэйзл заставляла ее заплетать волосы в косы и не разрешала пользоваться помадой.
Если он не приедет сегодня, — решила Рэчел, — я убью себя.
— Смотри, — Кармелита открыла в блокнотике чистый лист бумаги. — Сейчас я покажу тебе фокус поинтересней.
Рэчел смотрела, как Кармелита быстро заполняет листочек цифрами. Она понимала, что Кармелита старается отвлечь ее от мыслей о Дэнни. Кармелита, как никто, знала, какую боль она чувствует. Мир существовал не для них, и две маленькие отверженные находили утешение только друг у друга.
В первый же день своего пребывания в заведении Рэчел обнаружила удивительную способность Кармелиты к счету.
Когда Рэчел спустилась на кухню в то первое утро, она увидела сидящую за столом Кармелиту и нескольких девушек в кимоно или просто в нижнем белье, стоящих вокруг нее. Рэчел подошла посмотреть и была поражена, как и все остальные.
— Я думаю, я с этим родилась, понимаешь, — объяснила Кармелита потом, когда они ели сладкие блинчики. — Моя тетка, у которой я жила, говорила, что я играла с цифрами, когда остальные девочки играли в куклы. У меня это в голове, понимаешь? Я их вижу в уме, эти цифры. Я чувствую их. Не знаю, как еще сказать, но я знаю цифры и что с ними делать.
— Ты еще увидишь, как она складывает, — пообещала одна из девушек, произносившая слова точно с таким же акцентом, как Дэнни. — Мы даже ставки делаем на то, как быстро она посчитает. Я напишу, например, двадцать цифр в четыре колонки, и как только я черту внизу подведу, у Кармелиты уже есть ответ. Каждый раз она делает это быстрее, чем мы предполагаем.
— Я думаю, такие способности не должны пропадать даром, — сказала Рэчел, почувствовав симпатию к новой подруге. Она не спала. Всю ночь ее тошнило, и она отчаянно надеялась, что Дэнни придет и заберет ее отсюда. Наступило утро и все расставило на свои места. Рэчел увидела остальных обитательниц заведения Хэйзл, девушек с бледными лицами и пустыми глазами, огляделась вокруг, и последние иллюзии растаяли. Поэтому она была счастлива на какое-то время забыть о себе.
— Ты могла бы работать в офисе, — сказала она мексиканке. — Стала бы бухгалтером.
Кармелита покачала головой и закрыла блокнотик:
— Я необразованна. Что я умею делать? Я умею складывать числа быстрее, чем счетная машина, но я не смогу нацарапать свое имя. Нет, подружка, цифры — это просто игра, развлечение, чтобы хоть чуть-чуть забыться. Я знаю, где мое место.
Четыре недели спустя Кармелита снова пыталась развлечь ее.
Но Рэчел могла думать только о Дэнни.
Дверь в спальню отворилась, и Рэчел мгновенно повернулась. Надежда оказалась напрасной. Это была всего лишь Белл. Они дружили втроем. Белл уже исполнилось семнадцать, она присматривала за ними. Именно Белл выхаживала Рэчел в первые несколько дней, которые остались в памяти сплошным кошмаром. Белл успокаивала Рэчел, когда та рыдала так, что, казалось, сердце разорвется. Если Рэчел и Кармелита были совсем еще маленькие девочки, то Белл чувствовала себя взрослой. За три года в заведении Хэйзл она прожила целую жизнь.
— Извини, малыш, — сказала она. — Это всего лишь я. Мне жаль, что я не Дэнни.
Утром во вторник время текло ужасно медленно. Восемнадцать девушек, которые жили в заведении, стирали, чинили белье, писали письма (кто умел) или спали. В другой жизни Рэчел проводила бы время за чтением книг. Сейчас она ждала Дэнни.
— Слушай, — сказала Белл, — если он не придет, хочешь пойти со мной в кино? Я приглашаю. Деньги у меня есть.