В тот момент, когда полицейский прилаживал штрафной талон на лобовом стекле ее машины, потому что у нее не было разрешения на стоянку, а в карманах брюк Билла, брошенных на полу, настойчиво гудела рация, Труди испытала огромный эмоциональный шок.
Билл был опытным любовником.
Он не торопил ее, был нежен, знал толк в ласках. Он читал ее сокровенные желания. Они сливались в гармонии до тех пор, пока она, бездыханная от страсти, не простонала, что любит его. Когда он достал презерватив и быстро и почти незаметно надел его так, как это делали в «Бабочке», Труди удивилась. Потом это чувство улетучилось, потому что все это было, очевидно, еще одним проявлением заботы и любви.
Разгоряченные и уставшие, они лежали на маленьком диванчике. Руки их были сплетены. Внезапно им захотелось сказать то, о чем они так долго молчали. Билл хотел знать о Труди все, начиная с момента ее рождения, и она рассказывала, рассказывала… Они говорили о делах, о планах слить две компании и расширить сферу интересов, о прогулке на «Каталине» в следующий уикенд и о художественных выставках, которые нужно будет посетить. Затем они снова занялись любовью.
Труди закрыла глаза, крепко прижалась к нему. Вот оно, настоящее. «Бабочка» мне больше не нужна.
Не успел сенатор выйти из самолета, как его окружили репортеры и защелкали фотоаппаратами.
Всех интересовало одно: Каковы сейчас шансы Дэнни Маккея, сенатор?
Немолодой уже сенатор улыбался из-под полы широкополой шляпы:
— Я полностью доверяю своему зятю. Дэнни Маккей — человек Бога. Мы незамедлительно разберемся с этой историей и снова займемся делом, то есть переездом в Овальный кабинет.
Он сел в машину и уехал, сияя и махая всем на прощание.
Но как только он оказался наедине с Дэнни в гостиничном номере, он дал волю чувствам:
— Что вы здесь, черт возьми, натворили?
В Дэнни не было его обычной уверенности и лоска. Три дня прошло с тех пор, как газеты напечатали эту байку, но вместо того, чтобы утихать, страсти все больше разгорались. Последние две ночи он совсем не спал — и это сказывалось.
— Не знаю, что и сказать, сэр. Клянусь, в этом замешаны демократы.
— Не трогай ты этих злосчастных демократов, сын. Я хочу знать, как ты дошел до того, что заделался содержателем борделя. А теперь еще и эти трущобы!
В номере повсюду были разбросаны газеты. Первые страницы пестрели репортажем о Дэнни Маккее: через свою частную компанию «Королевские фермы» он приобрел целый квартал трущоб в центре Лос-Анджелеса. Фотографиям жалких, полуразрушенных домишек предшествовала история о сутенерах, проститутках и наркоманах, обитающих в этих наводненных крысами и тараканами жилищах.
— Говорю вам, сэр, — устало произнес Дэнни, — я просто физически не мог лично проехать через всю страну и лично познакомиться с предприятиями, куда вкладывал деньги. Я купил «Королевские фермы» у Беверли Хайленд — вам известна ее безупречная репутация. Она бы не продала мне компанию, если бы знала о существовании этого публичного дома.
Старик взял сигару, не спеша развернул, зачистил конец и долго разжигал.
— Тебе здорово повезло, сын мой, что я приехал к тебе на подмогу, — затянувшись, произнес он. — У нас есть еще время перед съездом, чтобы спасти твою шкуру. Сегодня ты выступишь по телевидению и скажешь Америке, что ничего не знал об этих грязных делах, что сожалеешь о том, что оказался вовлеченным в эти сплетни и что немедленно начнешь выправлять положение. Мы должны полностью очистить тебя от подозрений.
Дэнни закрыл глаза и кивнул Он не любил своего свекра, но у старика была власть. Это хороший знак, что он бросился на выручку своему зятю. У Дэнни еще остались сторонники, правда, из нервных и истеричных. Сегодня вечером будет его лучшее выступление на телевизионном экране. Он попросит прощения у страны. И страна, без сомнения, его простит.
Лейтенант О’Мэллей в сотый раз пожалел, что ему поручили это дело. История была запутанная, что начало приводить к обострению у него язва. И теперь этот новый поворот — еще одна фотография, которая, в отличие от той, первой, снятой в борделе, без всякого сомнения, была подлинной. Водичка становилась все более мутной.
Женщина, явившаяся на днях в полицию, требовала наказания Дэнни Маккея. Сейчас она пила кофе в приемной. Напоминала она выцветшую, высушенную фермершу из Техаса, которая давно похоронила мужа, живет одна и хочет немного приключений.
Дэнни Маккей и Боннер Первис.
Боже мой!
Детектив зашел в туалет, тщательно умылся, почистил ногти и гладко зачесал волосы. Утро явно обещало быть испорченным: наверху требовали закрыть дело, но тут объявилась эта женщина в цветастом ситцевом платье и стоптанных башмаках и буквально посадила его на бомбу замедленного действия.