На самом деле, немного ранее он незаметно наблюдал их отъезд из окна своей спальни. И после того, как машина скрылась из виду, Марк ощутил необъяснимое облегчение. Сейчас он стоял уже полностью собранный и спокойный, такой, каким он был всегда. Сегодняшний наряд Марка полностью состоял из иностранной изысканной одежды. Он любил водолазки, брюки с высокой посадкой, разноцветные или даже пестрые шелковые рубашки и свитера. Такие наряды дополняли или подчеркивали красоту его лица и тела, его светлую кожу, темные лисьи глаза, широкие узкие губы, высокие скулы, густые брови и ресницы, аккуратный острый нос и веснушки. На безымянном пальце правой руки он носил обручальное кольцо, а на безымянном пальце левой руки- фамильный перстень.
Марк стоял и размышлял о выборе и борьбе, о бедах, на которые человечество без конца жалуется. Но больше всего Марка беспокоило то, как именно, такое тяжелое положение дел в стране отразится на его делах. На его предстоящей поездке в Москву и в Ленинград, на его важной работе, на его серьезных друзьях. Накануне Марк посещал местный продовольственный рынок, и случайно подслушал разговор двух подвыпивших рыночных мужиков. Они рассуждали о том, как именно за каких-то несколько дней, или даже часов, можно было бы решить все до одного непримиримые разногласия, разрушающие сегодня наш хрупкий маленький мир. И даже если они, два простых рабочих мужика знали, как это сделать, то совершенно очевидно, это знали и те, кто так охотно заведует этими самыми злополучными разногласиями. Вообще, Марк уже давно не задавался вопросами о мире и войне, о справедливости, о добре и зле, о нищете и богатстве, о счастье и горе. За свою долгую жизнь он успел по не многу побыть со всеми. И в какой-то момент Марк просто признал, что миром правит безумие. И люди, которые растут рядом с ним с пеленок, привыкают к безумию на столько, что потом, когда они видят жизнь, в которой оно, не то чтобы не правит, а даже совершенно ненужно. Порицается или вообще, осуждается, человеку, для которого безумие и безумцы были и друг, и враг, и отец, и мать, и любимая, гораздо легче будет вернуться к привычному и знакомому, нежели заново учиться отвечать за себя, проявлять благоразумие или зрелость. От того, дурь и так сложно искоренить, она живет в самих людях, в каждом отдельно и во всех вместе взятых, она у нас в крови. От того человек с малолетства смотрит на предмет, как на картину, пытаясь вникнуть не в саму суть его работы, во всю хитрость механизмов и цель изобретения, а лишь старается созерцать краски, которыми покрыт предмет и то, на сколько этому предмету удалось вписаться в общий интерьер мира. Никто не приучаемся задавать вопросы, от того потом мы не способны отличить черное от белого, свою войну от чужой.
Еще Марк заметил, что хотя он и докуривал неспешно уже третью сигарету, в столовую никто так и не думал нести завтрак. Потому-то год назад, он и отказывался отпускать кухни полоумную престарелую повариху Агату. Ее попросила к себе в личные прислуги София Алексеевна, после того, как выяснилось что Агата, до работы на Несмеяновых, до своих сорока пяти лет трудилась на кухне женского монастыря где-то под Ростовом. Но, по ее совам, как только Агата узнала о трагедии в семье профессора, тут же, сердце повелело ей бросить все и поспешить на помощь в дом Несмеяновых. Теперь же, с недавних пор, Агата служит только личной духовной наставницей Софии Алексеевны, всячески поддерживая ее в божьем пути. Агате выделили отдельную спальню, непосредственно в хозяйском доме, освободили от работы на кухне. В ее обязанности входило везде сопровождать хозяйку дома, помогать ей в служении Христу, и шепотом напевать Софии Алексеевне в течении дня различные православные молитвы и церковные песни. Хотя раньше старуха вдобавок к наставничеству, прекрасно справлялась и со своей работой на кухне. А новые молодые поварихи, Ира и Женя, уже почти с год не могут запомнить к какому времени необходимо подавать хозяйский завтрак.
Все это безумно раздражало Марка с одной стороны, но с другой, до появления Агаты, жена с утра до ночи изводила его рыданиям и упреками. Она могла несколько суток проводить в кровати, держа фотографии детей у себя на груди, или часами глядеть на них, заливая снимки слезами. Для Марка это был яд, который отнимал у него все силы и совершенно не давал работать. От того, он и привык уходить от нее в свой личный яблочный сад, который к тому времени уже успел уже подрасти и плодоносил почти каждый год. Теперь же он выделил под безумие Софии Алексеевны и Агаты, которая на сегодняшний день окончательно одурела и практически разучилась внятно говорить, весь первый этаж дома и организовал свою жизнь и работу в доме так, чтобы практически никогда с ними не пересекаться.