— Мне нужна помощь, — повторяет он мне в плечо. — Но как мне остановить это, не рассказав всем, что он со мной сделал? Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Ты не можешь никому рассказывать, Пи. Ты должна, черт возьми, пообещать мне, что никому не расскажешь, — он отстраняется, чтобы я могла посмотреть ему в лицо, а он хватает меня за руки мертвой хваткой. — Я не могу… Я просто не могу этого сделать, но я не знаю, как еще заставить его уйти.
Я знаю. У меня переворачивается живот, а тошнота усиливается до такой степени, что я начинаю потеть. С той ночи, когда я увидела, как ремень Адриана опустился на спину Рафферти, я сказала себе, что не смогу предать его или подвергнуть еще большему риску ухудшающееся психическое здоровье Молли. Я сказала себе, что не могу жить с последствиями, но теперь, когда я знаю, что происходит с Пакстоном под этой крышей, я лучше столкнусь с этими последствиями, чем позволю Адриану продолжать жестоко обращаться с его ребенком. Позволить этому продолжаться и дальше, когда у меня на компьютере в неотмеченном файле лежит видео, которое может отправить Адриана прочь на годы, — это не хренов вариант.
Я знаю без сомнения, что это всегда будет самое трудное решение, которое мне когда-либо придется принять, и я знаю, что потеряю, приняв его, но я также знаю, кого я спасу.
Мое сердце будет разбито, и Рафферти возненавидит меня, но Пакстон будет в безопасности, и это все, что в конце концов имеет значение.
— Никто никогда не узнает, потому что я знаю, как тебе помочь.
— Ты знаешь?
— Да, я знаю, — мне просто нужно предать обещание, данное Рафферти, чтобы сдержать твое. Я обнимаю его за шею и прижимаю к себе, прежде чем прошептать: — Обещаю, Пакс. Я всегда буду защищать твою тайну, — независимо от стоимости.
Глава 38
Пози
Когда мне было шестнадцать, я пообещала, что буду защищать Пакстона от Адриана, несмотря ни на что. Я сделала это, зная, что весь сопутствующий ущерб и кровь будут на моих руках, и в процессе я потеряю единственного мальчика, которого когда-либо любила. При этом мое сердце разбилось на тысячу осколков стекла, и с каждым ударом эти осколки врезались мне все глубже, но я бы сделала это снова. Какую бы боль я ни чувствовала, на самом деле это не имело значения, потому что облегчение боли Пакстона всегда было моим приоритетом. Я могла бы вынести что угодно, лишь бы он был в безопасности.
Безопасность.
Мне кажется, это неподходящее слово для использования сейчас. Не тогда, когда я сейчас пытаюсь поспеть за поспешными шагами Рафферти, пока мы следуем за медсестрой в палату Пакса.
Возможно, я и спасла Пакса от Адриана, но не смогла спасти его от остаточной травмы, которая его преследует. Быть разоблачителем означало, что я не могла быть рядом и помочь ему исцелиться, как бы сильно мне этого ни хотелось. Тяжесть этой вины на моей груди удушает. Я не могу остановить голос в своей голове, говорящий мне, что если бы я была там, этого можно было бы избежать.
Рациональная часть моего мозга постоянно напоминает мне о двух важнейших вещах, и это единственные причины, по которым я не поддаюсь голосу в своей голове.
Первое, что я знаю без сомнения, это то, что даже если бы я изо всех сил боролась за Пакса, Рафферти никогда бы не подпустил меня к себе. Это было бы справедливой реакцией, учитывая, что он знал только ту часть истории, где я предала его доверие и положила начало смерти его матери. Если бы я была на его месте, я бы тоже не хотела, чтобы я была рядом. Во-вторых, если бы я была рядом с Паксом так, как мне хотелось, любая помощь, которую я могла бы ему предложить, не была бы той помощью, которая ему действительно нужна. Травма, которую он пережил, требует такой помощи, которая находится за пределами моих возможностей. Ему нужен профессионал.
Я не знаю, достиг ли он той точки, когда осознал это для себя, но пока он этого не сделает, я буду продолжать поддерживать его всеми возможными способами. И если он попросит дополнительной помощи, я тоже поддержу его за руку. До тех пор мы находимся в его временных рамках. Ему предстоит решить, когда он достигнет своего предела.
Медсестра, одетая в темно-бордовый халат, останавливается у деревянной двери с длинным узким окном и поворачивается к нам.
— Когда он впервые приехал сюда, ему дали легкое успокоительное, чтобы успокоить его. Скоро он должен проснуться.
Она ждет, пока Рафферти склонит голову в знак согласия, прежде чем идти к медпункту неподалеку. Когда она уходит, ее резиновые туфли скрипят по полированному кафельному полу.