Из багажника внедорожника доносится внезапный стук, и у Роума на пассажирском сиденье поворачивается голова.
— Кто-то просыпается.
— Все в порядке. Открыть глаза — это единственное, что он может сделать прямо сейчас, — мы связали ему лодыжки и заковали руки наручниками за спиной. Капюшон на голове не позволяет ему видеть, а кляп во рту не позволяет ему говорить. Он совершенно беспомощен и уязвим, и именно это он заставил почувствовать Пакса. Это небольшой, крохотный вкус того, через что он заставил своего ребенка пройти.
Роум снова поворачивается на своем месте, но не раньше, чем смотрит на меня скептически.
— Что?
— Ничего, — он пожимает плечами.
— Просто выплюнь это, черт возьми, — рычу я, свернув на пустую темную улицу нового района. Девяносто процентов домов на этой улице представляют собой не что иное, как деревянные каркасы и заливной фундамент. — У тебя есть сомнения?
— Что? Бля, нет. Я буквально только что украл для тебя труп, и ты спрашиваешь меня об этом?
Я смотрю между ним и темной дорогой.
— Тогда в чем проблема? Почему ты так смотришь на меня?
Противоречивое выражение его лица перед ответом безошибочно узнать.
— Операция, которую ты сам строишь, великолепна, и количество влиятельных людей, которые у тебя за яйцами, по меньшей мере, впечатляет, но это не твоя работа, чувак. Ты используешь деньги и секреты, чтобы разрушать жизни. Ты их не берешь, — он делает паузу на мгновение. — Я когда-нибудь рассказывал тебе о том, как впервые убил кого-то? Мне было шестнадцать. Папа взял меня на сделку и, прежде чем мы вышли из машины, подарил мне револьвер. Он сказал, что это на тот случай, если дела пойдут плохо.
Воспитание Роума сильно отличалось от воспитания других детей, с которыми мы ходили в среднюю школу. Пока остальные учились управлять лодками своего отца и посещали балы дебютанток, Роум посещал сделки с наркотиками и оружием. Он учился тому, как выжить в семейном бизнесе, который ему суждено взять на себя.
— Все пошло под откос так быстро, что я едва успевал за происходящим. Этот парень направил пистолет на моего отца, и прежде чем я понял, что делаю, я нажал на курок. Я не думал об этом. Просто сделал это. Лишь несколько дней спустя, когда адреналин утих, я полностью осознал, что покончил с этим. Я не пожалел об этом, то есть он собирался убить моего отца, но он все равно был человеком. Это то, что ты запомнишь, поэтому я просто хочу быть абсолютно уверен, что ты к этому готов. Если нет, я могу нажать на курок вместо тебя. С моей спины не будет кожи. Уже нет.
Он бы не спрашивал меня об этом, если бы знал полную причину, по которой я решил наконец разобраться со своим отцом. Роум знает, когда ему следует, а когда не следует задавать вопросы, и когда я сказал ему, что наконец-то разбираюсь с папой, он просто сказал: «чем я могу помочь?» Он не тупой. Он знает, что что-то вызвало у меня такую внезапную реакцию, но он не выпрашивает информацию. Даже если бы он это сделал, я бы ему это не сказал. Пакс все это время ждал, чтобы доверить мне свою тайну, и я не собираюсь выдавать его всего через три дня.
Если бы роли поменялись местами, я бы в мгновение ока сделал для него то же самое.
— Я должен быть тем, кто это сделает, — говорю я ему, останавливаясь перед домом, который мы выбрали вчера. Мы посмотрели график строительной компании его дяди и знаем, что завтра ей предстоит заливка бетонных плит фундамента подвала.
Команда появится утром, даже не зная, что мы сделали с их строительной площадкой. Они положат арматуру и зальют ее бетоном. Вот так мое преступление и все улики будут навсегда погребены.
Включив фары, чтобы не оказаться здесь в полной темноте, я заглушил двигатель. Выбравшись из машины, я направляюсь к багажнику, чтобы открыть его.
Там меня встречает Роум, и мы оба смотрим на связанного мужчину с кляпом во рту перед нами. Он носит уродливую коричневую тюремную форму и босиком. Мы сняли с него обувь, когда перенесли его в мой багажник. На тот случай, если он окажется достаточно глуп, чтобы сбежать, мы не хотели облегчать ему задачу.
При звуке нашего прибытия голова Адриана с капюшоном дергается в нашу сторону. Его грудь и округлившийся живот, приобретенные им в тюрьме, вздымались от тревожного дыхания.
Могу поспорить, что я последний человек, которого он ожидает здесь увидеть. Он всегда ошибочно полагал, что напугал меня и заставил подчиниться, и что я никогда не попробую сделать что-то подобное. Он не знает, что единственные причины моего согласия были устранены. Меня больше ничего не останавливает.