— Я приехала сюда, как только смогла. Мне пришлось ждать Uber, так как у меня нет машины.
Его пальцы щелкают.
— Это верно! И ты не можешь одолжить у своего отца, поскольку теперь он превратился в не что иное, как металлолом. Вот что происходит с автомобилем, когда его сбивает полуприцеп, верно?
Мои мышцы под кожей превращаются в твердые куски камня, а в груди пузыри ярости.
— Не говори о моем отце, — рявкаю я достаточно громко, чтобы люди, задерживающиеся вокруг нас, поворачивали головы. Меньше всего мне хочется привлечь внимание к этому разговору, но Рафферти не оставляет мне выбора.
Сделав еще один большой глоток из бутылки в руке, он подкрадывается ко мне.
— Я бы спросил, планирует ли он купить новую, но если он даже не может вспомнить, кто ты, черт возьми, такая, ему, вероятно, не следует садиться за руль, — подойдя достаточно близко, он протягивает руку и скользит пальцами по моему лицу. Мне нужно все, чтобы не отбросить его руку. — Вот что он получает за попытку быть героем.
Из-за этого я ускользаю от его досягаемости. Как он смеет такое говорить?
— Мой папа — герой.
Вся его карьера была посвящена помощи людям, и он пострадал, пытаясь сделать именно это. Он возвращался домой с конференции правоохранительных органов штата, когда проехал мимо автомобиля, который перевернулся на обочине дороги. Это произошло всего за несколько минут до того, как он прибыл туда, и он был первым на месте происшествия. Сзади сидели маленькие дети, а на переднем сиденье прижалась молодая мать. Двери были слишком погнуты, чтобы папа мог их открыть, и он побежал обратно к своей машине, чтобы сообщить о происшествии. Водитель полуприцепа, превысившего скорость на двадцать миль, не заметил машину моего отца, пока не стало слишком поздно. Он врезался в него, когда мой отец сидел на водительском сиденье. Папина машина превратилась в неузнаваемый металлический шар.
— Вы, Дэвенпорты, всегда пытаетесь спасти людей. Посмотри, как хорошо это сработало для вас обоих. За свои старания папочка Дэвенпорт получил повреждение мозга, а ты… Ну, ты же людям не помогаешь, да? Не совсем. Ты просто убиваешь их, — его ярость и ненависть капают из каждого его слова, словно яд. — Просто спроси мою маму. Ой, подождите, мы не можем, потому что она была одной из твоих жертв.
Тишина, воцарившаяся на вечеринке, оглушительна. Моя кожа покрывается холодом, когда тридцать пар глаз смотрят на меня в ужасе. Одно предложение — это все, что мне потребовалось, чтобы стать университетским изгоем. После сегодняшнего вечера я не смогу ходить на занятия без тех взглядов, которые получаю сейчас. Куда бы я ни пошла, меня будет сопровождать хор шепота. Вот она! Это она убила мать Рафферти и Пакстона Уайльдов. И мне придется стиснуть зубы и принять сплетни, потому что я никогда не смогу внести ясность. Рафферти снова меня трахнул, но на этот раз совсем по-другому.
Краем глаза я вижу, как Роум выскальзывает из комнаты через другой вход на кухню. Интересно, не хотел ли он посмотреть это крушение поезда?
— Рафферти… — я хочу сказать ему сотню вещей, но тысячу вещей не могу. Самое печальное во всем этом то, что если бы он просто посмотрел сквозь свою ярость, он смог бы сам открыть правду.
— Дай мне свое запястье, — приказывает он, перебивая меня. Не то чтобы мне действительно есть что ему сказать. Извинения — это последнее, что он когда-либо хотел бы услышать от меня, потому что слова «мне очень жаль» могут исправить не так уж много вреда. Мы настолько далеко от этого, что этого больше нет даже в нашем зеркале заднего вида.
Я задерживаю дыхание и сжимаю зубы, чтобы не выпустить рыдание, нарастающее в моей груди. Физические вещи, которые он требует от меня, терпимы. Он хочет, чтобы я была его шлюхой и носила его чертов ошейник? Хорошо, я могу это сделать, но эмоциональная война может меня просто убить.
Протягивая ему руку, он оборачивает коричневую кожу вокруг моего запястья и фиксирует ее на месте. Не обращая внимания на другую сторону, он поворачивается и, как будто я собаку на поводке, тащит меня из кухни в гостиную. Люди мудро уходят с тропы его войны. Текущее состояние Рафферти не то, с чем им стоит трахаться.
Он достигает медного пожарного столба и останавливается. Грубо притянув меня к нему, он обхватывает его цепью и тянется к моему свободному запястью.
Паника нарастает по мере того, как приходит осознание. Мои попытки оторваться от него тщетны, и без особых усилий с его стороны он надел мне на запястье второго наручнику, и я официально прикована к шесту. Кожа плотно облегает мою руку, и как бы сильно я ее ни тянула, я не могу сквозь нее проскользнуть. Я останусь здесь, пока Рафферти не решит иначе.