— Не заставляй его уходить, — шепчет она свою мольбу. — Ему это было нужно.
— Я не заставляю его уходить, — отдернув от нее руку, я встаю в полный рост и снимаю ботинки.
Она поднимается на руке, и я чувствую на себе ее взгляд в темноте.
— Что ты делаешь?
Я снимаю темно-серую спортивную куртку, которую надел, чтобы успокоить Клэр, складываю ее пополам и кладу поверх кожаных туфель.
— Я тоже не ухожу.
— Что значит, ты не…
Ее вопрос оборван, потому что я отвечаю на него, когда ложусь рядом с ней на кровать. Там тесно, и между нами едва ли дюйм, но если она потребует, чтобы я ушел, я не собираюсь уходить с этого самого места до утра.
— Что ты делаешь? — спрашивает она, ложась на бок, прижав руки к груди.
Хотя я знаю, что это не вся правда, я говорю ей:
— Он, должно быть, был в очень плохом состоянии, раз появился здесь. Я не выпускаю его из поля зрения, — я поворачиваюсь на бок, так что мы практически нос к носу.
Она лежит лицом к окну, и тусклый свет освещает мягкие углы ее лица.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — она колеблется, нахмурив брови. — Ты собираешься снова на меня кричать?
— Нет, — я заправляю ее прямые волосы за ухо, и она наклоняется в моих прикосновениях. — Не сегодня ночью.
Я не знаю, как и смогу ли я пообещать ей, что больше никогда этого не сделаю. Отпустить и преодолеть гнев, который насыщал меня все эти годы, — непростая задача. Прощение также не является для меня чем-то естественным. Это чуждо, и во многом до сих пор кажется предательством памяти моей матери, но я не могу игнорировать ту часть себя, которая хочет попробовать. Если я не хочу становиться отцом, мне нужно придумать, как сделать то, что сказала Клэр, и отпустить это.
— Тогда ты можешь остаться, — между нами ее пальцы рассеянно играют с тонким хлопком моей черной рубашки. — Я хочу, чтобы ты остался, — ее слова настолько тихие, что их едва слышно для моих ушей, но они заставляют мое сердце колотиться в груди.
— Я не понимаю, как ты все еще можешь этого хотеть.
— Я тоже, но это правда.
Она придвигается ближе, и ее нос касается моего. Движения Пози мягкие, нежные, но они словно разрушают мою защиту. Каждое ее мягкое дыхание на моих губах разрушает еще один кирпичик, который я построил вокруг себя. Мы были физически близки с тех пор, как она вернулась, но это другое.
Мы были на войне. Мы окровавлены и покрыты шрамами, но сегодня вечером мы размахиваем белыми флагами. Я не уверен, что битва возобновится с восходом солнца, и не уверен, хочу ли я этого больше. Все, что я знаю, это то, что капитуляция звучит не так уж и плохо.
Глаза закрываются, мой лоб прижимается к ее лбу. Между нами ее пальцы переплетаются с моими. Мы остаемся такими — тихими и спокойными, как в те утра, когда мы были подростками, — и я позволяю себе вспомнить, каково это — чувствовать по отношению к ней что-то кроме гнева.
Я помню, что это приятно.
— На минутку, можешь ли ты быть со мной честным? — спрашивает она, снова пробегая носом по моему.
— Может быть.
Долгая пауза, как будто она пытается уговорить себя заговорить.
— Ты когда-нибудь скучал по мне?
Было бы легко солгать — обычно для меня это самый простой путь — но что-то в невинности и искренности ее вопроса заставляет меня хотеть быть честным.
— Каждый день, бабочка. Каждый. Чертов. День. И это только заставило меня ненавидеть тебя еще больше.
Глаза все еще закрыты, я чувствую, как ее губы касаются моих. От этого краткого контакта по моим венам пробегает успокаивающее тепло. Она всегда находила способ успокоить мой хаос.
— Я не хочу, чтобы ты больше меня ненавидел. Мне больно, что ты это делаешь.
Моя рука сама по себе тянется к месту на ее груди, которое я порезал. На ней только кофточка, и кончики моих пальцев касаются обнаженной повязки. Тяжелая тяжесть возвращается в мою грудь, и я заново переживаю этот момент в своей голове. Вместо того, чтобы позволить гневу подпитывать меня, я позволил ему контролировать меня. Точный план, который я вложил в ее возвращение, улетучился, и в ту ночь я стал пассажиром в собственном теле. Пози обращалась со мной с таким изяществом и храбростью, насколько могла, пока я не пролил кровь. Это был наш переломный момент.
Высвобождая одну руку из ее хватки, я беру ее лицо в ладонь и запускаю пальцы в ее мягкие волосы.
— Я знаю, — говорю я ей едва уловимым шепотом, прежде чем прижаться губами к ее.