Марго пригубила вина. Может, это странное ощущение из-за него? Слишком много выпила в ресторане, и здесь добавила? Минуты ползли, и казались ей часами, а Игорь все не шел. Куда он делся?
Она посидела на кожаном диване и замерзла. Взглянула в альбом. Оттуда, теперь, кажется, с усмешкой, смотрел великий театральный деятель. Гомосексуал, да. Она перевернула несколько страниц, и вдруг наткнулась на цветное фото девушки в свадебном платье. Кто-то оставил его здесь случайно, современное фото. Яснее ясного – это Нинель. Такая гордая, умная, деловая. Очень красивая. Марго ощутила себя жалкой пигалицей по сравнению с ней.
Она захлопнула альбом и пошла в ванную. Полежать в джакузи? Еще бы сообразить, как эта штука включается… больше похожа на космический аппарат, чем на ванну. Как Марго ни крутила ручки, вода не желала поступать в емкость для омовения. Она подняла глаза и увидела в огромном зеркале в золотой раме растрепанную испуганную девушку с размазавшейся помадой, такую неуместную в этой роскошной квартире. Кожей почувствовала, как враждебно настроен к ней этот дом, что он все еще привязан к старой хозяйке, а она – лишняя, неподходящая, нежеланная гостья, к тому же необразованная дура. Что она вообще тут делает? Разве сможет она когда-нибудь стать счастливой с хозяином этого роскошного склепа?
То ли вино ударило в голову, то ли погода изменилась, но на Марго вдруг нахлынуло всепоглощающее желание убраться отсюда подальше, и немедленно. Она схватила сумочку, сунула ноги в туфли, рывком открыла дверь, и…
О боже, прямо за дверью стоял, будто явившийся из преисподней, высокий человек в черном, до жути похожий на отца. «Сорока-воровка», – хриплым голосом произнес он заветную фразу из их любимой считалки. Марго ахнула, у нее подкосились ноги, и она рухнула на пуфик, так кстати оказавшийся у двери.
– Ты кто? – спросил парень со шрамом над верхней губой, входя в квартиру. – Домработница, что ли? Чего перепугалась? Натворила что-нибудь?
Марго хватала ртом воздух, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Да что с ней? И вовсе он не похож на отца… Просто показалось, от неожиданности. Какой-то друг Игоря пришел, а она как раз вылетела. Столкнулись в дверях, и всего-то. Теперь до нее стал доходить смысл его слов. «Сорока-воровка. Натворила что-нибудь?»
Парень, тем временем прошел на кухню, открыв ей путь к отступлению. Марго поднялась и опрометью выскочила из квартиры. Она, почему-то, не стала вызывать лифт, а бросилась вниз по лестнице с такой скоростью, будто за ней гнался Али-баба и все сорок разбойников.
– Эй, погоди! – прокричал ей парень сверху.
Петр понял свою ошибку, как только заглянул на кухню. Два бокала дорогого вина и альбом с фотографиями на столе означали только одно: перепуганная черноглазая девушка – новая зазноба брата. Надо отдать ему должное – вкус у него есть. Эта даст фору Нинель. Эдакая незамутненная невинность. Только почему она сбежала? Обиделась?
Он покричал ей, но девушка, кажется, только прибавила ходу. Ну и пусть. Неужели снова истеричка?
Петр налил себе вина, посмаковал. «Остался бы в семье, попивал бы такое каждый день», – подумал он. А теперь еле на маникюр хватает. Он усмехнулся. Странная для художника привычка, оставшаяся от прежней, роскошной жизни. Ну не может он терпеть неухоженные руки, хоть тресни. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – еще Пушкин говорил.
Впрочем, по поводу разрыва с отцом он сожалений не испытывал. После того, как тот обошелся с мамой?! Петр никому не рассказывал об этом – что толку, ведь ее уже не вернуть. Да и кто бы ему поверил? Он ведь балбес, бездельник и позор семьи. Благодаря отцу в их семье посвятить жизнь искусству считалось безответственным и глупым. Нет, о разрыве с отцом он не сожалел. А если в чем и раскаивался, так в том, что взял проклятые деньги у брата. Теперь нужно объясняться, и унижаться, черт возьми.
В коридоре послышались приглушенные голоса, какая-то возня, Игорь прошел в комнату странным, тяжелым шагом, за ним процокал Лаки. Через минуту брат явился на кухню, слегка бледный на вид.
– Идиот! Расселся тут, винцо мое хлещет. Напугал девушку до полусмерти, придурок, еще и воровкой обозвал. Научись, наконец, уважительно относиться к людям. Никто, кроме тебя, здесь не ворует, – вызверился он.