До станции пришлось пешком идти, на своих двоих. А всё потому, что мать с вечера подговорила водителя грузовика ехать с фермы в город другой дорогой. Верэн постояла на обочине, постояла, да и потопала в сторону станции. Рассчитывать на попутную машину в окрестностях славного города Озанн было просто смешно.
Верэн Раинер шла, не оборачиваясь, хотя точно знала, что ей прямо сейчас в спину смотрят двенадцать пар глаз. Отец специально ушел из дому еще засветло, полагая, что лишение родительского благословения – это ужасная кара. Кому-то может быть и страшное наказание, а Верэн вздохнула с нескрываемым облегчением. Говорено уже переговорено и про то, что она – дурища набитая и бесстыжая, и про то, что обратно «такую дуру» не примут, даже если на коленях приползет. Ползти, если ноги откажут, Верэн собиралась только в одном направлении – куда подальше от Озанна и родительского дома, главное, чтобы в сторону острова Эспит. Правда, о конечной цели своих устремлений девушка никому не говорила, как если бы собиралась поселиться в жерле действующего вулкана. Остров у местных кумушек считался местом проклятым, а островитяне, конечно же, только тем и занимались, что колдовали и злобничали против всего рода человеческого. Во всяком случае, массовый рыбий замор так и назывался – эспитская болячка.
Но с тех пор, как Верэн исполнилось двенадцать, она сбегала из дому с одной целью – постоять на обрыве над прибоем и глядеть неотрывно в сторону острова до рези в глазах. С хадрийского берега Эспит не виден и в самый ясный день, но это вовсе не мешало девочке всматриваться в линию горизонта. Иногда она была четкой, точно первая борозда в поле, иногда мерцающей и серебристой, но там, где море сливалось с небом, проходила невидимая граница, делящее мир Верэн на опостылевшее «здесь» и зовущее «где-то». За регулярные побеги влетало ей изрядно – родители в четыре руки пороли, лишали ужина, запирали в чулане. Но все без толку, «зов» Эспита становился с каждым годом все настойчивее.
И вот настал день, когда старшая дочь в почтенном семействе Раинер бодро зашагала навстречу новой жизни. Не обязательно хорошей и обеспеченной, не факт, что безопасной, самое важное – она должна стать другой, отличной, непохожей. В честь отъезда Верэн даже новые туфли обула, о чем, конечно, быстро пожалела. Но пока не скрылся за поворотом дороги опостылевший дом, а случилось это нескоро, сцепив зубы, терпела боль в натертых ногах. Как любила говорить госпожа Камелет: «Лопни, но держи фасон!», а она – наипервейшая озаннская сплетница и модница, знала толк в дамских штучках. Даром что такая же фермерша, как и Раинеры. Вот Верэн и держала фасон перед глядящими ей во след домашними. И только когда уверилась, что никогошеньки вокруг нет, со стоном сбросила орудия пытки. До мяса растерла, до злых слёз и закушенной, чтоб заглушить скулеж, губы.
К станции девушка еле-еле приплелась и, разумеется, опоздала на пассажирский поезд «Феликин-Дайон». К счастью, жена станционного начальника - госпожа Сур считала самостоятельность не пороком, а добродетелью, и, узнав, что девица Раинер твердо намерена добиться успеха и достатка в большом городе, пустила приличную барышню переночевать у неё в саду на лавке.
«Ничего-ничего, - сказала себе девушка, сворачиваясь клубочком на своем жестком лежбище и укладывая гудящую голову на саквояжик, - Было бы очень странно, если путешествие началось с везения. Всем поначалу тяжело, неуютно и страшно! Зато потом… » Что случалось потом с искателями приключений, Верэн знала из двух источников, твердивших прямо противоположное. Первый – сплетни и пересуды, второй – книги. Сходство начиналось и заканчивалось обязательными трудностями, встречающимися на пути авантюрных натур, а дальше выходило по-разному: в книгах – подвигами и полцарством в придачу, а в жизни – придорожной канавой или тюрьмой.