Слишком непрочно-живая,
Словно погибшая кукла.
Странная, слишком иная,
Воском застывшая рухлядь.
Кисло-лимонная долька
С чаем опустится в глотку.
Грубая, милая, злая
Хлещешь без закуси водку.
Робкая, рыщешь без стаи,
Как одиночка-волчица.
Храбрая, будто из рая.
Рысь, затаившись. Тигрица.
Куришь свои сигареты
Марки ни разу не женской,
Песни твои все пропеты,
Музыка где-то на Венской.
Рвёшься, куда-то стремишься,
Пастью сожравши все грани.
Ловко от всех отдалишься,
Слушая патоку брани.
С ветром своим растворишься,
Бросив судьбу на предпутье.
Ну, и куда же ты мчишься,
Когтем рванув стали прутья?
Сучка в растрёпанных чувствах,
Знаешь, как сделать всем больно.
В сердце расстелена пустошь.
Ну, а теперь ты довольна?
Жжешь на балконе поэмы,
Стерва, богиня, и только.
Быстро решаешь проблемы,
А у тебя их вон сколько…
Врубишь рок-металл по-полной,
Сбив спесь с придурков-соседей
С радостью мрачно-невольной,
С грацией бурых медведей.
Ржешь неприлично, как лошадь,
Правила выкинув в свалку.
Тех, кто зайдёт на жилплощадь,
К чёрту пошлешь. Всё насмарку.
С чувством плюя на законы,
Собственноручно шьёшь судьбы,
Шлюха с неверным каноном,
Взять за углом и нагнуть бы.
Блядь с неисчислимым стажем,
Трахнешь электрикой станций
И растворяешься, скажем,
Без вести в грязи субстанций.
Спишь в ореоле из славы,
Мерзость лаская руками,
Критик на грани расправы,
Стену развалишь словами.
Столько листов не хватает,
Чтобы раскрыть, кто такая.
Строки снежинками тают.
Мразь! Но родная… живая…
С самого раннего возраста я ничем и никем не дорожила. Даже если бы отец или кто-то из братьев-близнецов внезапно умер, я бы расстроилась – не больше.
Кто-то может назвать меня бесчувственной скотиной или избалованной неблагодарной девчонкой – я даже не стану отрицать. На правду не обижаются.
Единственное, что для меня имело хоть какое-то значение, – это секс. Не помню, когда я впервые им занялась, наверное, лет в двенадцать-тринадцать, с каким-то парнем, закадрившим меня прямо на улице. Сначала мы разговаривали по телефону, потом договорились встретиться. Ему было откровенно плевать, кто мой отец и сколько денег на моей кредитной карточке, что мне нравилось до безумия. И я решила сбежать вместе с ним, оставшись жить у него в квартире. И, конечно же, его не смущал мой возраст – в девятнадцать лет, да ещё наркомана, по-моему, вряд ли что-то волнует.
На следующий день меня нашли братья, перед отцом в ущерб себе отмазали, но устроили такой скандал, что я при всей своей стервозности дня два отходила.
Может, люди считают нас сорвиголовами – меня эдакой принцессой, а их слугами-охранниками на услужении, но на самом деле всё не так. Защитят перед другими, но могут и наорать, и больно ударить, и довести до слёз. Они знают что, когда и как сказать, чтобы слова поразили нутро не хуже отравленной стрелы.
Вбить в глотку одним презрительным «Шлюха», будто перетрахалась не с одним, а как минимум с сотней. Заткнуть ядовито-небрежным «Проститутка», заставив при всём отсутствии скромности покраснеть до ушей. И добить чем-то настолько священным, связанным с единственной неприкосновенной святыней, матерью, что сама потом начинаешь считать себя уродливым ничтожеством, прогнившим изнутри.
После этого отец нашел нам Мадам Воспитательницу, и отправил в какую-то академию на учёбу.
Наверное, с этого всё и началось.
Волей случая я встретилась с Михаилом Нишовским. Надо сказать, сначала я приняла его за наивного простака из села. Вот какой дятел променял бы хороший, красивый рисунок на какой-то рассказ о задрыпанной школе? Если бы он попросил, я бы и так рассказала.
Следующая наша встреча началась с того, что мы собирались поиздеваться над Мадам Воспитательницей, а он попался под руку – лишняя рабочая сила никому не помешает, поэтому я и подключила Нишовского к «операции “Ы”».
А что же потом… потом… наверное, потом я познакомилась с Ней.
«Стерва!!!» - так и кричали яркий макияж и броские шмотки. Вдобавок эта блядская стрижка, когда чёлка прикрывает глаз. Это позже я узнала, что за челкой она пытается скрыть шрам, а за внешностью – неуверенность, а пока воспринимала её как соперницу, конкурентку, наглую выскочку.
И потекли дни, в течение которых я подговаривала близнецов на развлечения, походы в разной степени паршивости забегаловки, чтобы как-то удовлетворить свою жажду секса, или, как её называют по-научному, «нимфоманство».
Заодно мы знакомились ближе с Мишей и той самой стервой – Викой. Она бесила меня, выводила из себя, хотя я и не понимала почему. А может, и не искала причины.
- О чём задумалась? – прерывает мои мысли негромкий голос.
Поднимаю голову, смотря, как блондинка присаживается на стул рядом.
Когда мы стали близкими и я перестала быть чужой для этой необыкновенной компании «зелёных»? По-моему, ещё в тот момент, когда Миха, после того как Женя уехал, ходил полностью никакой. У него при всей этой целостности будто вытянули стержень, лишили чего-то важного по его же инициативе. Не знаю, что у них там произошло, но это сильно ударило по человеку, которого я считала и считаю одним из своих самых близких друзей. А потом ещё смерть Алины… Это стало точкой преткновения двух параллельных линий судеб.
У меня слишком плохая память на события, чтобы я смогла добавить что-то ещё.
- О ерунде. Неважно.
- Мне важно. Когда ты думаешь о чём-то с таким серьёзным лицом, мне становится страшно за окружающих, - теперь вижу, что она в прекрасном настроении – что-то тихо напевает себе под нос, а на губах весёлая улыбка.