Бег мыслей вдруг прекратился, они закристаллизовались и стали ясными и четкими. Ким почувствовал себя рожденным в нужное время и оказавшимся в нужном месте, чтоб закончить одно начатое давным-давно дело. Такую ясность ума трудно было передать словами, но в его голове будто сошлись все пазлы, все за и против, концы с концами, прошлое и настоящее.
Отец отвернулся и нагнулся над несчастной удочкой, которую слишком большая рыба желала уволочь с собой на дно. Такую добычу нужно было доставать руками, пока громадина не спрыгнула с крючка или не сломала удила. Ким подошел сзади, минутку постоял в раздумьях, разглядывая чуть волнующееся море и слушая довольные хрипы отца, который отдавал все силы вытаскиванию рыбы, а потом взял стул в руки и острым металлическим краем ударил отца по голове в районе виска.
Ким не знал, нанес ли смертельным удар, поэтому ударил еще раз и этим же стулом помог телу окончательно упасть в воду. Лицом вниз. Потом постоял еще минутку, наблюдая. Отец не двигался. Ким удочкой, с которой сорвалась-таки большая рыба, попытался подальше оттолкнуть его, выкинув заодно и стул, и удочку, как орудия убийства.
Небольшое течение подхватило Хосе и действительно унесло чуть в сторону. Ким подождал еще десять минут, а потом отправился на поиски капитана, писклявым своим голосом пытаясь объяснить, что потерял отца из виду. По тревоге подняли всю команду. Искали пару часов, проверяя в некоторых местах по несколько раз. Ким ходил по пятам за капитаном, а потом и за жандармом полиции. На его лице, казалось, происходила война глаз, оба смотрели в разные стороны, порой пересекаясь и спотыкаясь друг о друга. Окружающие отнесли это отклонение на счет нервов. Но Ким не нервничал, он размышлял и еще раз сопоставлял пазлы, сошедшиеся в одну картину.
Ким не хотел, чтоб отец бросал мать таким образом. Это было слишком подло и некрасиво. Его скоропостижная смерть сделала бы мать несчастной, но уважаемой вдовой.
Ким не хотел, чтоб у него появились новые братья и сестры и мир бы поделился на китайскую и испанскую стороны. Смерть отца прекратила образование новых миров и грядущую войну.
Ким не желал, чтоб мир, и так утопающий в паразитизме, гедонизме, самоедстве, еще и потерял традиции, всегда передаваемые с едой, приготовленной руками матери и отца из тех продуктов, что даровала их родная земля. Он не хотел, чтоб с сухой подкормкой, с которой начнется полное вырождение человечества, он был уверен в этом, сопоставлялось имя Бабоса.
Когда стало очевидно, что Хосе Бабоса нет на яхте и, скорее всего, его унесло каким-то течением на дно, капитан вызвал вертолеты со спасателями-аквалангистами. Тело обнаружили быстро, оно было почти в порядке, только пострадала голова: море и рыбы успели-таки обезобразить лицо Хосе. Его опознал сын и удостоверил личность умершего тут же в присутствии полиции и всей команды, принесших глубочайшие соболезнования единственному официальному наследнику всего состояния Бабоса. Дело было закрыто в тот же день.
– Он очень любил вас, сеньор Ким, – говорил капитан, рассказывая полиции о теплых отношениях между Бабоса-старшим и младшим, желавшими уединиться и побыть в этот трагический день вместе.
Ким вернулся домой, и его встретили черными одеяниями: весь дом украшали черные цветы, черные покрывала и черные от горя лица. Все предчувствовали беду и беда случилась.
Ким был печален, видя, как опечалены мать, Мария и другие, но ни минуты не жалел о случившимся, зная, что настоящая беда прошла стороной их большой дом.
Через два дня после погребения их разросшаяся семья собралась в конференц-зале фабрики Бабоса, а только там она помещалась целиком вместе со всеми внуками и правнуками, и Ким обнародовал семье письмо отца, точнее тот кусок, где говорилось о свободе. Из-за этого письма мать превратилась в иссохшуюся старуху.
– «Семья сдерживает. Она всегда меня сдерживала. Но я хочу освободиться и освободить всех, чтобы каждый занялся тем, что подсказывает ему сердце, а не семья», – закончил Ким под гробовое молчание.
На следующий день Ким отправился в ресторан, где еще с рассвета выпекали хлеб и варили улиток. Зашел в хлодный цех при ресторане, откуда начинался улиточный бизнес монополистов и миллионеров и в последний раз посмотрел на жуткий процесс изготовления величайшего блюда, сделавшего известными его имя и саму провинцию на весь свет.
В алюминиевых камерах жили несчастные существа, похожие на монстров. Даже у гурманов их внешний вид вызывал отторжение. Существа с рожками и слюнявым следом не имели семьи, являясь гермафродитами от природы. Природа, видимо, тоже из ненависти к их виду, создала их невероятно уязвимыми. Любой ребенок, чуть научившись ходить, являл собой зло для улитки. По этой причине это склизкое создание имело домик при себе и носило его с собой. Костяной домик был семьей, опорой, скелетом, убежищем, прикрытием и единственной ценностью слюнявой твари.