— Понятые видели?
— Двое, — лаконично ответил эксперт. — Дворник и ксёндз.
— Откуда ещё ксёндз?!
— Случайно. И добровольно. Приходил сюда в гости, остановился из любопытства и сам попросил, чтобы ему позволили посмотреть. Честно признался, что почитывает детективы. Про это дело он ничего не знает и согласен выступать свидетелем.
— Вот и смилостивился Господь над нами… — набожно пробормотал Гурский.
— А остальное?
— Отправили в лабораторию.
— Машину не чистили?
— Куда там! Мусор за две недели. Галька в протекторах, обивка заляпана мороженым…
Ни о каком мороженом я не слышала, поэтому очень удивилась, отчего они так бурно обрадовались, но слова о застрявшей гальке поняла замечательно. Следы пиджака, которого не было у жертвы, тоже наверняка нашли. Я была совершенно права, полагая, что эта вторая Борковская — кретинка вне конкурса. Все свои умственные возможности она исчерпала поимкой мужа, детективов она явно не читала, а я настаиваю, что это весьма поучительная литература. Ксёндз тому живой пример. Интересно, почему это мужчины с неплохим умственным развитием упорно находят себе в жены феноменальных дурищ?
— Что-нибудь ещё? — спросил меня Бежан.
— В принципе, я уже все рассказала, вы появились почти сразу. Уршуля успела только признаться в великой ненависти к первой жене.
— А должно быть наоборот! — воскликнул Гурский.
— Вы молодой ещё, имеете право не понимать, — снисходительно ответила я. — Ведь Уршуля отобрала мужа у первой жены хитростью, разве что не силой, а он об этом понятия не имел.
И Барбара оставалась для Уршули постоянной угрозой. Вы бы любили дамоклов меч над головой?
— Так я и говорю — дело это исключительно бабское, — сердито сказал Бежан. — Проше пани, я уже все знаю, но ничегошеньки не понимаю. Следствие у меня застёгнуто на все пуговки, любо-дорого смотреть: никаких сомнений, доказательства со слона ростом, но чувствую себя дурак дураком. Таких мотивов у меня в жизни не было — чтобы кто-нибудь пришил сообщника в благодарность за помощь. А у нас именно так и получается. Давайте я как-нибудь с вами частным образом побеседую, вдруг что-нибудь и пойму из всей этой каши. У меня ещё остаётся надежда, что, может, это все Борковский организовал…
Я вас предупреждаю, что раскрываю вам самые страшные тайны следствия, и если вы хоть словечком…
Я презрительно фыркнула. Бежан поперхнулся, потом продолжил:
— — Но Борковский слишком часто и надолго уезжал в Швецию. При таком раскладе ему нужен был сообщник, лучше тоже баба, потому что ни один мужик на свете не справился бы с такой галиматьёй. Я всерьёз подозревал Борковского, но теперь понял, что ошибался. Вы можете мне объяснить эту историю?
— Без проблем. Хоть сей момент. Хочу обратить ваше внимание на одну мелочь, а именно на явление под названием человеческая глупость.
Я сейчас все объясню, только вам надо выключить разум и опираться исключительно на чувства. Вот что вы больше всего на свете ненавидите и что обожаете страстно? Тараканов, полицию, чеснок, рыжих, грозу, скоростные лифты, тесные коридоры, игру на флейте…
Я готова была перечислять до утра, но меня очень некстати перебили. В кухню вдруг вторглась Зеня, пьяная конечно, но на ногах стояла, да и остатки здравого смысла у неё кое-какие уцелели. При виде многочисленного общества она застыла на пороге.
— А-а-а-а, эт-то вы, — она ткнула пальцем в Гурского. — Эт-то хр-р-ршо! У неё тут есть конь.., ик! ..як. Занач-ка. Вы найдёте, а? Я все скажу, тут всего много.., и мне не нравится!
Найдите коньячок…
Все на миг оторопели. Бежан молча смотрел на Зеню, а Гурский бросился рыться в шкафчиках в поисках коньяка. Пани Ядзя не выдержала, поднялась из-за стола и вытащила бутылку из отлично ей известного тайничка.
Зеня, не проявляя ни малейшего желания возвращаться в гостиную, уселась за кухонным столом и взглядом поискала какую-нибудь ёмкость. Пани Ядзя милосердно вынула из рук пьянчужки солонку и подсунула ей маленький стаканчик, который в стародавние времена называли «англичанкой». У меня самой тоже есть такая стопка, ещё довоенная.
Зеня в качестве собеседника признавала; только Гурского.
— Вам скажу! — по секрету прошептала она ему. — Это уже давно было, года два назад, я сама, если честно, хотела его закадрить, но он — как стена. Ему плевать, я с ним сижу или старая Земянская, она уже на пенсию уходила. Я ему все равно что мопс или кошка рядом.., или такой большой с бородой… Маркс, что ли.., или коза…
Вот ему безразлично, и все тут. Как слепой. А Уршулька упёрлась. Это он такой из-за жены, грит, а я ему, грит, жену из головы выбью… А мне интересно, как это у неё получится. Она негрозовор.., неразговорчивая была, из неё чего-нибудь вытянуть — как воду из камня выжимать. Но человек не скотина, ему поговорить все равно хочется, иногда и у неё словечко-другое вырывалось. А мне интересно… За наше здоровье! Вы чего не пьёте? Вы и меня за такую же шалаву держите, что ли? Вы меня не ув-в-вжаете?! И все из-за проклятого Стефана…