— Нет, но в случае чего я готов подтвердить, кто есть кто!
— И она на самом деле выкидывала все эти дурацкие фортели? — спросила Мартуся. — Представляясь при этом именем другой Борковской? Но зачем?
— Вот как раз этого никто не может понять.
Мы сами думаем-гадаем.
— А живая Борковская тоже не догадывается? — подозрительно спросила я. — Она вообще знала ту, убитую?
— Ну что вы! В том-то и дело, что в глаза не видела. Поэтому меня попросила, чтобы я исхитрился и сфотографировал. Я два раза на неё натыкался в ситуациях на грани фола, и, надо признать, выглядела дамочка довольно мерзко.
— Ну да, — вздохнула я. — Получается, мотив напрашивается сам собой. Если Борковская не могла избавиться иначе от этой заразы, пришлось её убить.
— Убийства я вообще не понимаю, — перебил меня Томек. — В редакции сначала пошёл слух, что кто-то убил Барбару, якобы бандиты на неё напали, но потом Барбара сама позвонила и сказала, что с ней все в порядке. Вот ведь черв!
Она же меня просила никому об этой афёре не рассказывать, но раз вы уже знаете…
Мы в один голос бросились уверять Томека, что все уже сами разнюхали, без его помощи. Он успокоился и кивнул:
— Факт, мотив у неё имелся. Слава богу, что тогда Баськи не было в Варшаве, она взяла неделю отпуска. Стойте-ка! А не у вас ли эту вторую пришили?
Я подтвердила.
— У самого моего забора, точнее, у Моей помойки, в объятиях плакучей ивы.
— Декорации контрастные…
— Ещё бы. Сами понимаете, трудно отвлечься от такого дела. Если труп лежит у вас под носом, об этом трупе хочется что-то разузнать, правильно? Тем более что с этим трупом я когда-то по соседству жила, только, естественно, тогда баба была ещё жива.
Мои слова заинтересовали фоторепортёра, и он попросил рассказать поподробнее. После чего и сам разговорился.
С настоящей Барбарой Борковской Томек знаком почти два года, сотрудничали они довольно часто, потому что она писала, а он делал для её материалов фотографии. Друг другу они по-человечески очень нравились, о романтических глупостях речи не заходило. Борковскую вообще невозможно было соблазнить. После развода она словно окаменела, потому что очень тяжело его пережила. В жилетку никому не плакалась, но шило в мешке не утаишь. Если учесть, что большинство знакомых поверили в её развратную жизнь, многие её избегали. Он сам на месте Борковской попробовал бы этой гидре свернуть башку…
— Но эта поддельная, похоже, переборщила, — — оживлённо продолжал Томек. — В конце концов, Барбара — девушка очень приличная.
Интеллигентность, воспитание, образование — все при ней… Если бы Баська выпендривалась в кабаках, пусть даже у неё появилась такая мерзкая привычка, то делала бы это как-то иначе, не столь гротескно. А шутница меры не знала, зарвалась в своём уродстве, и люди начали сомневаться, в последнее время слухам верили все меньше. Прошло бы ещё какое-то время, и до всех бы дошло, что история шита белыми нитками…
Во время монолога Томска я усиленно размышляла, и тьма в этом лабиринте мало-помалу уступала место свету.
— Мнение о покойнице у меня не изменилось, — задумчиво сказала я, вглядываясь в окно, за которым бродячие коты вытанцовывали на соседском заборе. — Недаром она пять лет терзала мои уши, да и музыка, которую она слушала, тоже кое о чем свидетельствует…
— Так ведь у тебя нет слуха! — упрекнула меня Мартуся.
— Но разве я не могу чувствовать музыку?
— Чувствовать можешь.
— Так вот, я чётко чувствую, что здесь одно из двух. Или кто-то подговорил убитую Борковскую на эти выходки и руководил всем спектаклем, или Борковская-прокурор зарезала эту вторую курицу, нёсшую золотые яйца. Ей или какому-то её любовнику — это уже неважно. Потому что сама по себе и без здоровенного допинга эта красотка вряд ли была бы такой работящей. Сердце мне об этом твердит, так же как и те флюиды, что летели из её окна в моё.
— А они светились? — полюбопытствовала Мартуся.
— Нет, это привидения светятся, а не флюиды.
— Тогда откуда знаешь, что флюиды к тебе летели?
— Я же объяснила — сердце подсказывает.
— А её подруга?
— Что «подруга»? Подруга не летела, иначе я бы её видела…
— О господи! Я про ту блондинку, что в машине с убитой сидела! Ты же что-то там говорила о подруге, разве нет?
— Ах, это! Ну да, говорила; Подругу надо обязательно найти.
— Минуточку! — перебил нашу перепалку Томек. — Я не могу сообразить, вы о которой?
Подруг Барбары я совершенно не знаю!
— Нет, мы о подруге покойницы. Какая-то мутная личность.
Томек напомнил, что знакомство водил только с живой Борковской, покойницу видел от силы пару раз и в её интимной жизни совершенно не ориентируется., Тут меня снова осенило.
— А если кто-то поручил покойнице весь этот маскарад, а она стала впадать в гротеск, то заказчику такое могло не понравиться. И ему надо было усмирить актёрку, пока история не выплыла наружу…
— Ну и что? Чего ему бояться?
— Живая Борковская могла дать ему по морде, — предположила Мартуся.
— Может, и так, — согласилась я. — А что за тип этот её разведённый муж? Вдруг ему только нужен был предлог для развода? О, смотрите скорей!
Нет, за окном появился не подозрительный муж, а всего лишь коты, которые в балетных па на заборе превзошли самих себя. Фоторепортёр бросил единственный взгляд и мгновенно отреагировал, щёлкнув несколько снимков прямо из окна и ахая от восторга. При этом он, правда, уронил себе на колени часть снеди из тарелки. С салфеткой наперевес к нему кинулась Мартуся.
Небольшая уборка благотворно повлияла на её умственные способности, потому что она моментально сделала выводы из нашего разговора.
— Ничего не поделаешь, ты должна найти двух этих типов! — резюмировала она. — Мужа живой и сожителя покойницы.
— А почему я? Следователи и без меня их выловят.
— И ничего нам не скажут, правильно? А я так не хочу! Это я нашла труп и желаю все знать!
Я тоже желала, поэтому предложением соблазнилась. У меня ведь есть ещё окольная тропка — через прокуратуру…
В тот же вечер, энергично подгоняемая Мартусей, я позвонила своей подруге Ане.
— Конечно, я тоже кое-что слышала, — сразу же поделилась Аня. — Вся адвокатура и суд просто гудели от возмущения. Хочешь творить безобразия, твори на здоровье, но не так открыто и нагло! Я вообще-то немного знаю эту Басю Борковскую, правда очень поверхностно, мы с ней сталкивались, когда она только пришла в прокуратуру, она мне тогда писала протоколы.
Должна тебе признаться, что таких протоколов у меня никогда больше не было за всю мою карьеру. Они настолько разительно отличались от нормы, что их никак не забудешь.
— В худшую сторону отличались или в лучшую?
— В лучшую, естественно. У Борковской прекрасный польский язык. Представляешь, я впервые в жизни с удовольствием читала судебные протоколы! Обоснование приговора на их основании у меня просто само собой получалось. И чтобы умная, интеллигентная женщина могла устраивать безобразные сцены?.. Как-то не верилось. Здесь явное недоразумение!
— Причём страшное недоразумение, — усердно поддакнула я. — У неё были какие-нибудь друзья?
— Не знаю. Она ведь перешла в районную прокуратуру… К тому же после всех сплетён…
Знаешь, Ханя мне с этими скандалами все уши прожужжала. Ах да, ты же не знаешь Ханю: она тоже из судей. Так вот, Ханя этой историей буквально жила. Она мне напомнила, что вместе с Борковской работал такой Яцусь. Яцусь Жигонь, я его знаю, племянник прокурора Весоловского, мы с ним даже играли когда-то в бридж.
Уже само имя говорит, что человек он симпатичный, его никто даже Яцеком не зовёт — только Яцусь. Хочешь познакомиться?
— Хочу, дико и бешено! С ним можно как-нибудь договориться о встрече?
— По-моему, да. Яцусь работой себя не утруждает. Но способный и умный. Я ему передам, а ты записывай телефон. Как я понимаю, что-то происходит?
— Ну. Ещё бы! Если труп находят на моей помойке… До вас это ещё не дошло, пока мучается первая инстанция, — И естественно, ты?