Стивен Кинг
Бабуля
Мама Джорджа пошла к двери, но остановилась у порога и, поколебавшись, вернулась. Она взъерошила волосы сыну:
— Я не хотела бы, чтоб ты волновался. Все будет в порядке. И Бабуля тоже.
— Конечно, все будет о'кей. Передай Бадди, чтобы держал хвост пистолетом.
— Что-что, извиняюсь?
Джордж улыбнулся:
— Пусть будет паинькой.
— А, забавно. — Она улыбнулась рассеянно: — Джордж, ты уверен…
— Все будет ОТЛИЧНО. «Уверен — в чем? Что не боишься остаться один с Бабулей? Она это хотела спросить?»
Если это, ответ будет, конечно, отрицательным. В любом случае, сейчас ему уже не б лет, как тоща, когда они только переехали в Мэн, чтобы ухаживать за Бабулей. Он заплакал, когда Бабуля отозвала свои тяжелые полные руки от белого кресла, пропахшего яйцами-пашот и сладкой пудрой, которую мама втирала в морщинистую кожу старухи. Бабуля подняла руки, ожидая, что он подойдет к ней, чтобы заключить его в объятия, прижать к своему огромному тяжелому телу — а он разревелся. Бадди подошел — и ничего, остался жив… но Бадди на 2 года старше. А теперь он сломал ногу и лежит в госпитале в Левинстоне.
— У тебя есть номер телефона доктора, если ВДРУГ что-то произойдет. Но он, надеюсь, не понадобится, так?
— Разумеется, — ответил Джордж и почувствовал сухой комок в горле. Он улыбнулся. Выглядит ли эта улыбка естественной? Да, конечно. Разумеется. Он ведь вовсе не боится Бабули. И ему уже далеко не 6 лет. Маме нужно пойти в больницу навестить Бадди. А он должен остаться здесь и быть умницей. Остаться с Бабулей — пожалуйста, без проблем.
Мама опять направилась к двери и, поколебавшись, снова вернулась, улыбаясь своей рассеянной, никому особо не адресованной улыбкой: — Если она проснется и попросит чаю…
— Я в курсе, — ответил Джордж.
Он видел, какое волнение и даже испуг пытается скрыть мать за этой улыбкой. Она очень беспокоилась о Бадди и его дурацкой Лиге, тренер которой позвонил и сказал, что Бадди сломал ногу во время игры. Джордж только пришел из школы и ел на кухне пирожные с колой, когда мама, задохнувшись от волнения, воскликнула: «Что? Бадди?!.. И насколько серьезно?». Потом осторожно положила трубку на рычаг…
— Я все это знаю, мамочка. Я в курсе. Иди спокойно. — Ты молодец, Джордж. Не бойся. Ты ведь не боишься Бабулю?
— Ха! — победно ухмыльнулся мальчик. Великолепная улыбка человека, которому уже далеко не 6 лет, который в курсе дела и держит хвост пистолетом. Замечательная голливудская улыбка, скрывающая ca собой пересохшее горло, словно забитое шерстяными комками.
— Передай Бадди, мне очень жаль, что с ним такое случилось.
— Хорошо, — ответила мать и в который раз направилась к выходу. В окно светило солнце, и в лучах плясали пылинки.
— Слава Богу, мы взяли спортивную страховку, правда, Джордж? Я не знаю, что мы теперь делали бы без нее. — Передай Бадди, я желаю ему скорого выздоровления. Мама опять улыбнулась. Обаятельная пятидесятилетняя женщина с поздними сыновьями: старшему 13, младшему 11 лет. Дверь приоткрылась, и холодный октябрьский ветер ворвался в комнату. — И помни, доктор Арлиндер…
— Да, конечно. Теперь иди, а то Бадди наложат гипс до твоего прихода.
— Она будет спать все время, я надеюсь… Держись, сынок. Я очень люблю тебя. Ты у меня молодец! — На этом мама закрыла дверь.
Джордж подошел к окну и увидел, как она спешит к машине (старый Додж-69, потребляющий слишком много топлива) по дороге роясь в сумочке в поиске ключей. Теперь, когда она вышла из дома и не знала, что сын смотрит в окошко, улыбка исчезла. Мать выглядела усталой и потерянной, она боялась за Бадди. А Джордж волновался за нее. К брату он не испытывал особо светлых чувств. Бадди никогда не был слишком любезен и заботлив. Любимым его развлечением было повалить Джорджа на пол, усесться сверху и колотить его по лбу ложкой — Бадди называл это Пыткой Краснокожих и смеялся, как дебил. Иной раз он продолжал эту процедуру до тех пор, пока Джордж не начинал плакать… Или тот незабываемый случай, когда ночью в спальне Бадди слушал так внимательно горячий шепот брата о его симпатиях к Гови Макардл, а на следующее утро бегал по школьному двору и орал во всю глотку «ТИЛИ-ТИ-ЛИ-ТЕСТО, ЖЕНИХ И НЕВЕСТА!» Конечно, сломанная нога не изменит манер такому братцу, но Джордж предвкушал хотя бы временное спокойствие. «Ну-ну, посмотрим, как ты будешь устраивать Пытку Краснокожих с загипсованной ногой. И каждый день, детка!» Додж остановился. Мама посмотрела налево и направо, хотя никакого транспорта на пыльной дороге не предвиделось. Ей предстояло проехать 2 мили до асфальтовой дороги, и потом еще до Левинстона 19 минут. Машина, поурчав, скрылась из виду. Чистый прохладный октябрьский воздух замутился поднятой пылью, затем она стала медленно оседать. Он остался один.
С Бабулей.
Джордж сглотнул слюну: «Эй, спокойно! Без истерик! Все будет в норме, так?»
— Так! — сказал вслух Джордж и прошелся взад-вперед по маленькой залитой солнцем кухне. Он посмотрел в стоящее на холодильнике зеркальце: симпатичный паренек с веснушками на носу и щеках и живым веселым блеском темно-серых глаз.
С Бадди случилась эта неприятность, когда он играл со своей Лигой в чемпионате 5 Октября. Команда Джорджа — Тигры — пролетела в первый же день… «Бедные деточки! Бедные ЩЕНКИ!», — восклицал Бадди, когда Джордж, весь в слезах, покидал поле. А теперь он сломал ногу. Если бы мама не переживала так из-за этого, Джордж был бы абсолютно счастлив.
На стене висел телефон, рядом с ним табличка для записей с закрепленным карандашом. В верхнем углу таблички добрая деревенская бабушка с розовыми щеками и смешной парик, и она говорит: «Не забудь, сынок!». На табличке маминым почерком написан телефон доктора Арлиндера: 681—4330. Мама написала его не сегодня. Номер появился здесь еще 3 недели назад, когда у Бабули опять были «заскоки». Джордж поднял трубку и прислушался:
— Так и сказала ей: «Мейбл, — говорю, — если ты будешь продолжать с ним…»
Джордж положил трубку. Генриетта Додд. Генриетта всегда была на проводе, и в любое время можно было услышать душещипательные истории и уйму сплетен. Однажды мама выпила вина с Бабулей после того, как у Бабули начались ее «заскоки», доктор Арлиндер запретил алкоголь; перестала пить и мама — а жаль: она становилась очень веселой и рассказывала забавные истории из своего детства, и мама сказала тогда: «Стоит Генриетте открыть рот, как все ее внутренности лезут наружу». Бадди и Джордж расхохотались, а мама поднесла палец к губам и шепнула: «Не говорите никому, что это мои слова!», и тоже засмеялась. И они втроем сидели за столом на кухне и смеялись, пока не разбудили Бабулю, и она начала кричать высоким пронзительным голосом: «Руфь! РУ-У-УФЬ». Мама помрачнела, вышла из-за стола и подошла к Бабуле.