Я выключила свет и закрыла за собой дверь.
Когда я спустилась вниз, то увидела на кофейном столике два бокала мартини.
— Я не жалую алкоголь. Не помню, когда в последний раз пила вино. Но сегодня вечером нам следует выпить. Хочешь, я приготовлю нам поесть?
Это был странный вопрос, потому что единственное, что у нее было из еды — два пшеничных батончика, слегка смоченных молоком, чтобы они сохраняли свою форму, и мартини, если его можно назвать едой. Мне хотелось помочь ей, но она настояла на том, чтобы я осталась в гостиной у телевизора. В конце концов она принесла тарелку с пастой и брокколи с сыром, приготовленных из полуфабрикатов, в которые надо только добавить воды, и мы поужинали, сидя на диване перед телевизором.
— Я не ожидала, что сегодня буду ужинать не одна, — сказала она, наблюдая, как я ковыряю вилкой маленький запечатанный пакетик с соусом.
— Нет, нет, все очень вкусно! — сказала я, и это было правдой.
От голода я готова была съесть кухонную мочалку. На экране перед нами Стинг пел о невыносимом одиночестве, хотя вид у него был цветущий.
После того как мы поужинали, она провела меня обратно на кухню, и мы стали мыть посуду. Сказалось действие мартини, и я почувствовала, что становлюсь храбрее.
Я спросила:
— Ты очень переживала, когда умер мой папа?
— Да, очень. Я даже заболела.
Я сделала вид, что ничего не знаю.
— Он погиб в автомобильной катастрофе?
— Я не была в этом виновата, — быстро проговорила она. — Так сказал следователь. Было проведено надлежащее расследование, и судья вынес вердикт, что смерть наступила в результате несчастного случая. У меня есть вырезки из газет, где об этом написано.
Я продолжала чистить раковину, смывая кусочки еды в сливное отверстие.
— Я сейчас покажу тебе.
— В этом нет необходимости.
Она положила на стол чайное полотенце и взяла меня за руку.
— Ну да, конечно. Могу себе представить, что тебе наговорили. — Она крепче сжала мою руку. — Я знаю, ты должна меня ненавидеть, я это точно знаю.
— Я не могу определить, что чувствую, — сказала я после некоторой борьбы. Если мы не будем честны друг с другом, ничего хорошего не выйдет. — Тот разговор по телефону — там все было подстроено. Я не собиралась говорить тебе, чтобы ты убиралась. Просто я думала, что это кто-то другой.
Слезы показались у нее на глазах.
— Я всегда была неподалеку. Мне хотелось помогать тебе. Тебе понравилась одежда, правда? Я подбирала эти наряды неделями, месяцами. Я хотела, чтобы у тебя было все самое лучшее.
— Они очень красивые.
В ее комнате я изобразила удивление при виде своих фото.
— Видишь? Я смогла их повесить только после смерти отца, но все эти годы я была рядом с тобой.
Я сидела на кровати и смотрела, как она вынимает из комода небольшой плоский чемоданчик, а оттуда — отчет следователя. Мне было неловко читать его при ней, я бы предпочла остаться одна, но она явно хотела видеть мою реакцию.
— Теперь тебе понятно? — сказала она, когда я закончила читать.
Это была правда. Из бумаги следовало, что она невиновна. Это мой отец был виноват в том, что ехал, как ненормальный. Я думала, какая же Полл лгунья. Я и ненавидела ее, и понимала.
— Он был таким самонадеянным, — начала мама, — он все делал так, как хотел, жил по своим собственным правилам. Он никогда не думал о других…
— Не смей! — закричала я. — Никогда не говори так о нем! Я не хочу это слышать. Если ты станешь говорить о нем плохо, я немедленно уйду из этого дома и никогда не вернусь, обещаю! Я пришла сюда не для того, чтобы слушать, как моего отца поливают грязью.
Я засунула отчет обратно в конверт и бросила его в открытый чемоданчик. Она вышла из комнаты, и через минуту я услышала звук льющейся воды и рыдания. Я не собираюсь чувствовать себя виноватой, подумала я, я ей ничего не должна. Несколько мгновений я колебалась, может, стоит уйти прямо сейчас. Но потом мне на глаза попался фотоальбом. В углу ящика, полускрытая шарфом, темно-бордовая обложка с золотыми буквами: «Мои воспоминания».
Я открыла альбом, и передо мной предстали они — ее воспоминания. Все те фото, которые должны были храниться и у Полл: Роджер и Элизабет, Элизабет и Роджер. Вот они в садике за домом Полл; вот сидят на каменной стене в какой-то местности, заросшей вереском; вот стоят у окна в моей старой спальне; вот держатся за руки на веранде этого дома. У мамы длинные темные волосы с пробором посередине, отец со своей обычной чертовой улыбкой. Вместе они выглядят странно, словно хотят, чтобы их отрезали друг от друга ножницами.