— Нет, взгляните же! — настаивал Кэллум, тыча в нее папкой. — Ну, правда, пожалуйста!
Она замахала руками:
— У меня нет времени, чтобы смотреть такие работы! Кто посуду будет убирать?
Она бросилась со всех ног к прилавку и стала судорожно вытирать чашки и складывать их в стопки.
— Какого черта ты это сделал?! Боже! Через час об этом будет говорить вся деревня. Какие еще проститутки?!
Кэллум откинулся на стуле.
— Да просто так. Что пришло в голову, то и сказал. Просто чтобы избавиться от нее, неужели не понятно?
«Я зажгу свечу понимания в твоем сердце», — было написано на плакате за его спиной, а ниже — рисунок горящей свечи.
— А если это дойдет до Полл? Если она начнет спрашивать, кто ты такой?
— Скажи ей то же самое. Брат подруги. Ты случайно встретила меня в библиотеке и понятия не имела, о чем я пишу работу, когда согласилась помочь. — Он закинул руки за голову и, казалось, был очень доволен собой.
Немного придя в себя, я принялась за пирожное, а он вытащил сигарету.
— А теперь расскажи о своем отце. Ты сказала, что похожа на него?
Я невесело рассмеялась:
— Я сказала, что у него были такие же темные волосы, как у меня. Хотя на детских фотографиях они у него светлые. Я могу их принести в следующий раз. Бабушка обожала снимать его, но совсем не умела это делать, поэтому у нас много фото, где изображение не в фокусе, или слишком темное, или с обрезанной головой. Многие сделаны в семидесятые, когда он носил девчоночью прическу. Но есть отличная фотография крупным планом на берегу, когда ему было десять лет. Он там так хорошо получился, потому что не предполагал, что его снимают. Он с серьезным лицом смотрит на умирающего краба. На всех остальных он позирует и неестественно улыбается.
— Мне бы хотелось на него посмотреть.
— Ладно, я что-нибудь подберу. Жаль, я почти ничего не могу рассказать о твоей тете.
— Гмм, — сказал Кэллум, — ничего страшного. — Он открыл папку и вынул из бокового кармана шариковую ручку. — Не возражаешь, если я запишу кое-что из того, что ты рассказала. Иначе я могу забыть, а это важно.
Мне стало немного не по себе, но как я могла отказать?
— Интересно, а что это там, в твоей знаменитой папке? Разумеется, кроме проституток.
Он протянул ее через стол и помахал какими-то листками у меня перед глазами.
— Да в основном записи частного порядка. Несколько стихотворений, которые я написал, список десяти самых любимых фильмов, выдуманные правительства, письмо члену парламента моего округа. Начало романа. Несколько отрывков из дневника. Я вожу с собой эту папку, чтобы записывать свои мысли и всякие события. Я хочу положить сюда копию фото твоей мамы и хочу записать некоторые сведения о твоей семье. Например, день рождения твоей мамы и любимые группы твоего отца, ну, всякие мелочи.
Я взяла папку и увидела обложку. Кэллум приклеил на нее фото облаков, причем некоторые были очень выразительны. Там были легкие перистые облака, ряды «барашков», тяжелые дождевые облака и еще два фантастических заката, которые напоминали сцены из ада или рая.
— Ты сам это снял?
— Угу. Мне нравится смотреть на небо. И маме тоже. Но она больше всего любит ночное небо. Она умеет читать звезды. Она может составлять гороскопы, это совсем непросто. Люди обращаются к ней как к астрологу.
Я все еще изучала фото, стараясь разглядеть в них некие послания.
— Почему ты сфотографировал именно эти облака?
— Понятия не имею. — Он поставил стул обратно в вертикальное положение. — Потому что они интересные. Просто так. Апология небес. Все вокруг ходят и смотрят вниз, хотя должны смотреть вверх. Ты когда-нибудь смотрела на небо через видоискатель полароида? Фантастическая четкость тени и света, будто картина маслом или что-то подобное. — Он помолчал и подвинул к себе папку, с восхищением глядя на собственную работу. — Вот эти сделаны с помощью фильтров. Ты никогда не сможешь получить небо цвета лаванды. Вот этот закат, он не был таким удивительным в реальности. С помощью фильтров можно сделать что угодно. Превратить солнечный день в грозу, просто подобрав правильную насадку на линзу, и почувствовать себя богом. — Он потянул папку назад и снова открыл ее, перелистывая, чтобы найти чистую страницу. — Окей, — он начал что-то черкать шариковой ручкой, — извини, нужно кое-что записать. Еще пять минут, и мы пойдем отсюда, ладно?
Я пожала плечами.
— Сначала я запишу то, что ты рассказала. — Он писал некоторое время, а я допивала свой кофе. Я могла бы отнести чашку обратно к прилавку, но не стала. — Какая музыка нравилась твоим родителям? — спросил он наконец.