— Но мне надо узнать правду.
Глядя ей в лицо, я видела, что она никак не могла подобрать слова.
— При условии, что ты не рассердишься на меня. Не стреляйте в гонца, как говорят. Я всегда старалась защитить тебя, как могла, с моими ограниченными возможностями. Ты была мне как дочь. — Она протянула руку, я встала и опустилась на колени у ее стула. Она взяла мою руку и сжала пальцы. — Ты мне очень дорога.
— Хорошо. Расскажи, что знаешь.
Ее голос перешел в шепот:
— Полл рассказала мне это примерно через месяц после того, как Винс бросил ее. Она была растеряна, оказавшись с тобой на руках. Ты ведь не была легким ребенком, благослови тебя Господь, а она так была потрясена смертью сына! И тогда же ее оставил муж. Но это ты наверняка знаешь: Винс сбежал с твоей матерью. Представляешь? Говорю тебе, в тот момент, когда Элизабет Кэсл вошла в эту семью, она начала отравлять ее. Она была злом.
Так вот, Полл пришла навестить меня, я была дома, и мы открыли бутылку шерри. Мы говорили о прошлом. Когда ее младшая сестра Мэри умерла от полиомиелита, ей было только семь, и Полл все для нее делала, а ведь Флоренс так часто болела. Одевала ее, кормила. Они были очень близки. Смерть малютки Мэри была страшным ударом для Полл. Джин не так страдала; она всегда была в стороне. Я совсем не удивилась, когда она эмигрировала.
Мы помянули ее отца, который так внезапно умер от перитонита, ему было всего пятьдесят. Вся страна отмечала коронацию, радовалась, и им от этого было еще тяжелее. В 1979 году Полл потеряла мать. Один удар следовал за другим.
Когда мы расправились с бутылкой шерри, она была уже порядком пьяна. Она сказала мне:
«Кисси, я больше никогда ни о ком не буду жалеть. Все это причиняет такую боль».
Потому что она боготворила Роджера, просто души в нем не чаяла. И после его смерти была уверена, что хуже уже ничего не может быть. И вот неожиданно появляется эта женщина с крошечной девочкой и говорит, что это его дочь, и что он ее обрюхатил во время Недели первокурсника, будь она неладна.
— С девочкой?
— Вот почему Полл была такой негостеприимной. Все могло быть иначе, если бы ребенок оказался мальчиком. Она мечтала о внуке. Она ведь не особенно жалует женщин, наша Полл.
Я была в полном замешательстве. Неужели мой отец сделал еще и третьего ребенка?!
— Полл сказала мне, что вышвырнула эту женщину из своего дома, потому что та явно лгала. Она попала в затруднительное положение, нуждалась в деньгах и опустилась до того, что пошла с такой придумкой к убитой горем матери. Роджер никогда бы не стал вести двойную игру, сказала Полл. Но даже когда мы сидели вместе и качали головами, мы обе знали, что мог. Он был избалован, вот в чем была его проблема. Его баловали с самого рождения. Я, конечно, не сказала ей этого и поклялась хранить все в тайне. Мне действительно было ее жаль, ну и потом я знала, что это разговор на пьяную голову и что на следующее утро она проснется и пожалеет о своей откровенности. С тех пор мы ни разу не говорили об этом.
— Но — девочка? Кисси, этого не может быть!
— О чем ты, дорогая?
И я рассказала ей о Кэллуме. Как впервые разговорилась с ним на автобусной остановке, как встретила его в библиотеке, и кто он такой, по его утверждению.
— Он сказал, что нашел меня по Интернету, — сказала я, вспомнив, какой счастливой я была в тот день в кабинете мисс Мегеры, и что теперь все хуже некуда. — Он рассказал мне о своей жизни и своих увлечениях, о том, что он «прямой и откровенный». Я хорошо это запомнила. Конечно, теперь я не верю ни единому его слову. Он может быть кем угодно и жить где угодно. И он все время расспрашивал про отца — какую музыку тот слушал, какие картины смотрел и все такое. Притворялся, что его интересует моя мать. — Я вспомнила, как он сосредоточенно рассматривал ее фото. Господи, каким он, оказывается, был хорошим актером!
— Ты сама впустила его в дом? — Кисси помрачнела. — Знаешь, я думаю, ты легко отделалась. Он мог с тобой что-нибудь сделать.
Я вспомнила, как он украл отцовскую схему таракана. Что еще он мог стащить, пока был у нас в доме?
— Он показался мне милым.
— Они все кажутся милыми. Ты не обращалась в полицию?
Несмотря на всю тяжесть ситуации, я не смогла сдержать улыбку.
— И какое ему предъявят обвинение? Что он притворился моим кузеном?
Кисси нахмурилась.
— Один телефонный звонок не повредит. Может, он числится у них в картотеке.
Я покачала головой. Как объяснить ей, что, несмотря на всю ложь, мне он стал единственным, лучшим другом, и я скучаю по нему, как сумасшедшая. Лето Кэллума. Лучшее время в моей жизни. Как я могла рассказать Кисси про его запах, его смех, его глаза? Про тот поцелуй. О боже, тот ужасный поцелуй.