Новогодняя ёлка в школе была под самый потолок. Ну, это не очень высоко, думаю, что метра два с половиной, не больше. Здание-то школы – почти обычный деревенский дом, только, по сравнению с деревенскими домами – на более высоком фундаменте. Большую кубатуру не делали, не протопишь. Деревенские дома протапливались сухим навозом, дров в степи, понятно, не было. А школу государство (колхоз и совхоз) снабжало дровами и углём.
Вместо ёлки на Новый год всегда были сосны, которые привозили из-под Тамбова, от реки Цны. Только там в нашей степной зоне и были хвойные рощи. В такое место я как-то раз попал. Был в 1962 г. в пионерском лагере от потребкооперации (мама работала продавцом в нашем деревенском магазине). Лагерь был недалеко от Тамбова, поскольку мы ездили на автобусе в Тамбов, в краеведческий музей, а это заняло совсем небольшое время. Для меня это важно, так как в транспорте меня укачивает, кружится голова. Особенно это проявлялось в детстве, да и сейчас ещё случается, в зависимости от состояния здоровья и погоды.
Наряжали ёлку всем скопом, кому что достанется из игрушек. Тогда стеклянных игрушек было не очень много. У нас сейчас примерно такие тоже есть, от детства моей жены Марины, самые её любимые. Ещё, кажется, её бабушки, но не от её детства, а от детства её дочерей и внучек. Стеклянные и картонные, раскрашенные под золото или серебро.
У ёлки рассказывали стихи, делали и какие-то небольшие постановочки (спектакли). Один помню, в котором и я играл, про украденные огурцы с колхозного поля. Вот я вора-то и играл. А маму играла моя соседка по парте, Щедрова Таня. (Её отец работал в наших ближайших деревнях почтальоном, развозил почту на тарантасе.) Мы были уже «взрослые»: Таня, моя соседка по парте, училась в четвёртом классе, а я был во втором. Помню, что эта роль получилась у меня очень неуклюжей.
После концерта – раздача подарков: в кульки из газет или серой обёрточной бумаги россыпью насыпались конфеты разных мастей. Но больше, конечно, карамелек, в обёртках и без обёртки, подушечки с начинкой. Сейчас такие, без обёртки, и не делают, только в обёртках. Тому, кто учится хорошо и хорошо себя ведёт – кулёк побольше, а нерадивым – поменьше. Нерадивыми были чаще дети из бедных многодетных семей. Вряд ли это хорошо, или, как говорят шутники, «это не есть хорошо», потому что деньги на подарки давал колхоз, а потом и совхоз. А родители «нерадивого» работали в колхозе или совхозе наравне с родителями радивого, за те же палочки-трудодни.
Как наказывали за плохую учёбу или поведение? Очень просто. Родителей в школу, я помню, не вызывали, не было такого приёма. Если только сама учительница сходит к родителям. А «нерадивого» оставляли без обеда. Это было именно такое буквальное наказание – без обеда. Все ушли домой, а плохиш остаётся в школе делать уроки и ликвидировать свои задолженности. Учительница, понятно, за это время успеет сама пообедать. Это хорошо, если наказанный ученик брал что-то съестное с собой в школу. Всё не так голодно оставаться без обеда, хотя это взятое и бывало съедено в один из перерывов (перемен). Но хуже всего, на мой взгляд, было другое наказание, связанное с исключением из школы на несколько дней, обычно, стандартно, на три дня. Исключённый всё равно приходил к школе, утром, вместе со всеми. А куда ему было ещё деться? И вот он во время уроков и слонялся по улице, под окнами. По деревне ходить было не очень складно, потому что задёргают вопросами и насмешками, а попадёшь, невзначай, под руку отцу или матери, так ещё и подзатыльник схлопочешь. Сейчас, я думаю, такое наказание встречалось бы с большим удовольствием, как узаконенный прогул с занятий.
И ещё, прямо наказание, примерно в середине учёбы каждого учебного года приезжали с дезинфекцией: всех поголовно обсыпали дустом. Всех, даже если у тебя и не было этих насекомых, которые назывались вшами. Но таких, у кого не было вшей, вряд ли можно было и найти.
Помню, что приезжали к нам комиссии из РОНО, с проверками. В один из таких приездов комиссия принялась, вдруг, делать живой опрос в классе по арифметике (так тогда называлась в школе математика). Было это весной 1956 г., я учился ещё в первом классе. Задают пример. А ведь хочется отличиться, и из-за спешки я вместо вычитаний всегда делал сложение. Быстро сложу – и тяну руку вверх. Вот и поторопился! Где сложение, там правильно, а где вычитание – ошибка. Вот и отличился! Лидия Семёновна оправдывала перед комиссией мои ошибки тем, что я ещё маленький, что мне нет ещё семи лет. А так я, в спокойной обстановке, ошибок не делаю.