Лётчик, гордый такой, высовывается из кабины и кричит народу:
– Ну, кто из вас отважный имеется? Залезай, прокачу.
Тётя Клава к своему квартиранту:
– А что, можно мне-то?
– Давай, – говорит председатель, – если не страшно.
– Чего там страшного-то! Летают же люди, а я што, хужее них, што ля?
Подсадили тётку Клавдию, самолёт разбежался, взлетел, сделал два круга над деревней и доставил лягушку-путешественницу обратно на землю…
– У-у-ую, – подвывает ветер в трубе, и также «шепчут» вслед по окнам и стенам снежные струйки…
И ещё один забавный случай. Пошли, как-то, в церковь, в Рудовку тётя Клава и тётя Даша Вилкова. Пошли очень рано утром, чтобы успеть к началу службы. Служба закончилась, началось причастие. Очередь очень большая. Отстояли. Подошли причащаться. Первая была тётя Даша.
– Как звать? – спрашивает священник.
– Дарья.
– Причащается раба Божия Дарья, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
Подходит тётя Клава.
– Как звать?
А она растерялась, может быть, от долгого ожидания, может быть, от ответственности момента, и повторила за своей товаркой:
– Дарья.
– Причащается раба Божия Дарья, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
А после тётя Клава и говорит тёте Даше:
– Что же я наделала! Я ведь причастилась Дарьей!
– Ну и что! Дарья и Дарья. Бог там разберётся.
Но тётя Клава не стала надеяться на дальнейшую свою судьбу с причастием, встала ещё раз в очередь и причастилась Клавдией.
В начале 60-х годов тётя Клава с матерью переселились непосредственно в деревню, в серединку, купили дом рядом с Калмыковыми. Второй их сын к этому времени с ними уже не жил, уехал после службы в армии, кажется, в Москву, к брату. Дочь Александра вышла замуж, в соседнюю деревню.
Соседство с Калмыковыми оказалось очень беспокойным. От шалостей местных ребятишек, совсем даже и не Калмыковых. Они, например, зимой протрусят сеном дорожку от дома Суминых к Калмыковым. А наутро шум от тёти Клавдии: «Ах, щавели, хоть что они это сделали!»
Это она, естественно, про ребятишек Калмыковых. «Щавель» у неё ругательство в отношении человека. А того не догадается, что кто же будет так нарочито сыпать сено в свою сторону? Ну а тётя Вера, Вера Кузьминична Калмыкова, мать «щавелей», в ответ слово не задержит. Поэтому часто утро начиналось не только одновременно с рассветом, но и с шумом в середине деревни. А зимой, по морозцу, голоса далеко разносились…
Вероятно, читатель скажет, мол, что ты прилепился к этой Клавдии, других, что ли нет? Есть, конечно, дальше и появятся, не в таком подробном изложении, но будут…
В доме темно. Лампа зажжётся, когда дедушка и родители придут с работы, да ещё и на своем дворе надо было что-то на ночь сделать.
– Шшш-шу-у-у-ш-ш, – шипит снежная крупка в окошки, с одновременным сопровождением игры печной трубы.
Рядом постукивают спицы. Это бабушка вслепую вяжет очередной носок, чулок или варежку. Мы сидим на печи: бабушка, мой брат Федька и я, Алёшка. Мне лет четыре-пять-шесть, брат постарше почти на два года. Здесь я рассказываю о времени, когда ещё не родилась сестра Светлана, то есть до лета 1956 года. Под рукой у меня урчит кошка, я глажу её и ощущаю вибрацию от урчания: вдох-выдох, вдох-выдох.
– Бабушка, расскажи сказку, – просим мы.
Бабушку врасплох вопрос этот не застаёт. Она ждёт его, потому что так у нас было установлено. И только когда в таком составе, разве что иногда без кошки, и только когда зима, и мы на печи в ожидании света, родителей и дедушки. Это наш ритуал.
Сказок у бабушки три. Помню три, других от неё я не слышал. Про Серых гусей, укравших Иванушку, про сестрицу Алёнушку и братца её Иванушку и про Ивана-царевича и Серого Волка. Может быть, потому, что в сказках этих один и тот же герой, Иванушка, для нас они представляются одной историей про одного и того же человека. Это уже потом, когда я сам читал сказки своим детям и внучкам, мне казалось, да и до сих пор кажется, что это должно быть неинтересно, слушать одну и ту же сказку много-много раз. Ведь только вчера читали эту сказку, и на тебе, сидит и слушает сегодня и завтра ту же сказку, как будто в первый раз, даже ещё и рот приоткрыт. А потом и ещё почитать просит. Просто могу сказать, что несчётное число раз, например, я читал своим детям, а потом и внучкам, сказку «Три поросёнка» (эта небольшая детская книжонка до сих пор у нас на даче). Уже и не заглядывая в книжку, только для слушателей, что я им, как они и попросили, – читаю. Забыл я про своё детство. Здесь дело не в памяти. Конечно, они, как и я в своё время, знают эту сказку наизусть, знают, чем она закончится. Дело здесь не в памяти, а в чём-то совсем другом. Что-то, вероятно, связано с нашим подсознанием, о котором нам ничего не известно. Вот поэтому и оказывается, что до какого-то возраста всё равно, сколько сказок. Вполне возможно, что и трёх-то многовато будет.