Так вот, этот Валентин, про которого выше я начал рассказ, был среди нас самый взрослый, на пруду за нами присматривал. Если кто закупается по посинения, то он непременно выгонял из воды, заставлял по берегу побегать, чтобы согреться. У костра так не согреешься, как при беге…
Эти воспоминания могут быть бесконечными. Но когда я возвращаюсь в то время, я всегда начинаю с одной и той же картины, с того берега Вилкова пруда, где кустарник и большие деревья, вётлы, со стороны деревеньки Восход. Вижу нас, отца, маму и себя. Отец тогда работал кузнецом в нашей колхозной кузнице, а мама была дояркой. От отца всегда так специфически пахло калёным железом и чем-то другим, тоже связанным с огнём. Как специфически, всякими горюче-смазочными материалами, пахнет одежда механизатора, ни с чем не перепутаешь. Так же, как ни с чем не перепутаешь запах от дедушкиной рабочей одежды, когда он работал в свинарнике.
Было это (то, о чём я хочу рассказать) точно до 1956 г., скорее всего – летом 1954 или 1955 г. Почему так? Потому что летом 1956 г., в начале июля, родилась сестра Светлана. А то, что было, скорее всего, не могло быть в это время. Дело в том, что и по моему возрасту я ещё не ходил купаться на Скворцовский пруд, маленький был.
Тёплым июльским вечером папа с мамой собрались на Вилков пруд, «а то», как сказал отец, «скоро Ильин день». А это значит, что был, скорее всего, конец июля, поскольку Ильин день приходится на 2 августа. Взяли с собой и меня. Было уже сравнительно темно, сумерки. Вижу отца, в купальном костюме, в чёрных сатиновых трусах, маму, тоже в купальном костюме, в обычных женских трусах и бюстгальтере. Какие там купальные костюмы, в то время-то, в деревне! Оба не загорелые, светятся. Вот и я, вероятно, впервые в своей жизни зашёл, вернее – меня завёл за руку отец, в воду. Помню, как он меня учил плавать, поддерживал, чтобы я бултыхал ногами. Когда я вспоминаю это, то и по прошествии такого большого с тех пор времени ощущаю его прикосновения и поддержку. Счастье было такое, что я захлёбывался водой. Потом мы вышли из воды, вытерлись полотенцами (полотенца мы называли «утирками»). А тут, по плотине две женщины-доярки проходили с работы домой, в Восход. Подошли. Говорят:
– Зин, это ты, што ля? О, и Иван тоже тута! Искупаться решили? Правильно! Вечер-то тёплый какой!
– Да, решили, вот, искупнуться. А вы что-то запозднились.
– Ты-то, вон, отдоилась, да и домой пошла. А мы нынче молоко отправляли, очередь-то наша. Да вот, машина за молоком запоздала, Василь Тимофев сказал, что сломалось в ней чтой-то. А что это за ребятёнок с вами? Сын, что ля?
– Алёшка.
– Ну, Алёшка, ты тоже купалси?
А я от восторга онемел, ничего не могу сказать им в ответ.
И вот я вспоминаю нашу деревеньку Кусты, а начинаю её вспоминать обязательно с картинки тех вётел Вилкова пруда, где я впервые в жизни с родителями зашёл в воду, тот самый единственный июльский вечер (как в фильме «Зимний вечер в Гаграх», только наоборот). Впрочем, такого, чтобы купаться в пруду вместе с родителями, больше никогда и не было. Один-единственный раз, поэтому, может быть, так и помнится, это ощущение небывалого счастья. Сначала посмотрю в памяти эту счастливую картинку, а потом уж и всё остальное, что помнится, в том числе и это моё предательство Детства на Вилковом пруду летом 1991 года, которое совершилось через тридцать шесть лет от того давнего тёплого июльского вечера.
Костры
Есть три вещи, на которые
можно смотреть бесконечно:
на то, как работают другие;
на то, как течёт вода;
на то, как горит костёр.
(Народные приметы).
Никогда
Ничего не вернуть,
Как на солнце не вытравить пятна,
И, в обратный отправившись путь,
Всё равно не вернёщься обратно.