Брат, Фёдор, охотник и рыбак. Азартный и заядлый. Сейчас ему не до этого. Живет в деревне, хозяйство большое. В собственности семь гектаров земли. До недавнего времени корова была, по два-три поросёнка, кролики, куры-гуси-утки, пахать-сеять-убирать надо. Пасеку завёл, сейчас уже больше двадцати пчелиных семей. Да и до недавнего времени работал ещё и учителем в школе. Не до азарта охотничьего. А привил ему охотничью страсть ещё в Кусте наш сосед, ближний от нашего хуторка, Егор Тарасович Вилков, или, как его звали, Егор Таращ, или просто – Таращ. Брал он брата с собой на рыбалку ещё пацанёнком, а потом на настоящую охоту и товарищем, со вторым ружьём.
Егор Тарасович лицом был известным не только в наших деревнях, но и далеко за их рубежом. Он был охотник и рыбак. А это по нашей местности большая редкость. К таким занятиям относились как к некоторой человеческой слабости, а человека с такими слабостями воспринимали как не от мира сего, устоявшегося, деревенского. Но он не был предметом каких-либо насмешек. Ни в коем случае. Его уважали. И рассказы его охотничьи и рыбацкие о том, как от него зверёк убежал или рыба сорвалась размером в размах двух рук (таких размеров рыб в наших ручейках и не было), воспринимались с пониманием и снисходительностью. Такие, не от мира сего – все такие, по фазе несколько того, сдвинутой. Входящие как раз в постоянный для любого человеческого общества процент «сдвинутых по фазе». Егор Тарасович, пожалуй, один из редких, кого удостоили безобидной деревенской частушкой местного значения и производства:
– Ох, Таращ, ты, Таращ!
Ты глаза-то не таращь,
У твоёй у Дарии
Глаза тоже карии.
Дарья – это жена Тараща. Я привёл эту частушку в том звучании, как она у нас произносилась.
Любил Таращ и немного приврать. Да он и знал, что ему вряд ли верят, но и здесь охота пуще неволи. Например, один из случаев. Жара как-то летом стояла жестокая. Засуха, словом. Земля как камень, и поливы на огороде толком не помогали. Егор Тарасович ходил по каким-то надобностям в деревню Тёршино, которая километрах в десяти от нас. Возвращается, спрашивает:
– А что, у нас тут дождя-то не было?
– Да нет, Егор Таращ, какой дождь! Вон, солнце-то, как жарит!
– Да? А в Тёршино-то прямо пролил. Я вот, хорошо, в сапогах резиновых пошёл, а то бы…. Иду там, не заметил, и в лужу обоими задними ногами и попал.
И показывает на свои обои задние ноги. А сапоги у него, действительно, грязные. Ну, надо же было ему, возвращаясь, на пруду под их домом (Вилковом же пруду) по пути сапоги вымазать, чтобы рассказать эту байку. Не помыть от пыли, а именно специально вымазать. Правда, тут уж и не охотничья черта, это уже шутка. Но, одно к одному…
Ружьё отцу в подарок, будто бы для охраны дома, привёз наш зять, Николай Журавлев, муж сестры отца, Антонины. Понятно, что никакой охраны и не предполагалось. Но все знали, что у Зайцевых ружьё, поэтому за свою пасеку мы могли быть относительно спокойны. Ружьё – одностволка, шестнадцатого калибра, тульского завода. Хорошее, било довольно кучно. И мне приходилось стрелять из него, лет в четырнадцать, под наблюдением отца, конечно. Для моего возраста отдача была крепкая даже при нормальном заряде патрона. Ощущалась в плече долго.
А вот и добавка к этому ружью, всплывшая совсем недавно. 12 февраля 2017 года я был на похоронах моего друга детства Силина Саши. После отпевания в местной церкви к нам с моей женой, подошла, как оказалось, Татьяна, дочка Силина Владимира. Немного поговорили, и мы уехали домой. Потом Татьяна связалась с кишинёвским Володей (её и моим двоюродным братом), и рассказала ему, что за поминальным столом она сидела рядом с какой-то бабушкой, которая её расспрашивала, кто она, чья она и откуда. Татьяна рассказала. На что эта бабушка ей упрекнула: «Это твои Колька-то с Володькой застрелили у нас двух уток». У нас – это у Мамоновых, которые жили в конце нашей деревни. Эти Мамоновы были родственниками Силиных по линии второй жены Сашиного отца – Марии. «Колька» – это Николай Филиппович, отец кишинёвского Володи, а «Володька» – его брат, Владимир Филиппович, как раз отец этой Татьяны. Но дело в том, что уток застрелили совсем не «Володька» с «Колькой», а непосредственно Журавлёв Николай, который и привёз из Москвы вместе со своим племянником Михаилом это ружьё в подарок моему отцу. Вот он и сходил опробовать свой подарок. Когда они принесли этих двух уток к нам, то отец сразу заметил, что птицы меченые. Пошли по этим домам, напротив Хорькова пруда, под чьими огородами были убиты утки, оказалось – Мамоновы. Об этом инциденте вспомнила тётя Сима, мама Володи, которой Володя рассказал эту историю с «Колькой» и «Володькой». Уток потом поделили. За одну заплатили деньги и съели «охотники», вместе с Зайцевыми, где они находились, а вторую, как сказали хозяева уток, «мы съедим сами».