Федя говорит: «Мы сейчас ляжем по разные стороны от стога, подальше. Как придёт, начнёт копать мышей, я переползу в сторону её следа, а ты через некоторое время потихоньку размаскируйся, только чтобы сильно её не спугнуть».
Расположились. Ждём. Я изредка в маленькую щёлочку поглядываю. Уж и времени прошло достаточно много, а её всё нет. Шевелиться нельзя. Неизвестно, откуда она появится. Может быть, уже и сзади стоит, на меня, дурака, смотрит. Лежу застывшим и продолжаю застывать, на снегу-то. Мороза сильного и нет, а зябко от влажного и плотного тумана. И вот, наконец, в один из осмотров вижу что-то огромное, похожее на лису, только величиной с корову. Морда лисья, хвост тоже, а само всё это просто огромное. Ну, лиса, конечно, кто же ещё. Туман её увеличил. Жду, когда мышей начнёт ловить, да и время выжидаю, чтобы брат перекрыл отступление лисы. Через некоторое время выглядываю. Копает лиса. Причём, не только копает, но эта «корова» как-то подпрыгивает вверх и с размаху бьёт передними ногами в снежный сугроб. Да и пора, вероятно. Если брат видел её, то уж переполз, наверно. Не в меня же ему стрелять. Потихоньку приподнимаюсь. Увлеклась лиса, не видит. Тогда я чуть-чуть пощёлкал языком, еле слышно. Вижу, насторожилась, смотрит в мою сторону. Ну, глаз её, понятно, не видно, голову в мою сторону повернула. И вдруг – исчезла, как не было. Ведь смотрел на неё, а не увидел, куда она подевалась и в какую сторону убежала. Потом оказалось, что убежала она в противоположную от брата сторону. Природа хитрее человека. Она и не думала совсем, куда бы ей побежать. Если бы задумалась, то, вероятно, пришли бы мы домой с ней. Инстинкт её, как и другую бы на её месте лису (впрочем – не только лису), отправил в противоположную от норы сторону. Себя спасла и детей своих.
Выстрела нет, встаю уже во весь рост, зову брата. И кончилась охота. Воротник будет в следующий раз…
Несколько раз, лет в четырнадцать, году в 1963-64-м, ходил я сам с ружьём на уток вдоль наших прудов. До первого выстрела. В чирка стрелял. Иду по берегу. Раннее утро. Дошёл до Хорькова пруда. Примерно там, где наш зять, Николай Яковлевич, из этого самого ружья подстрелил двух уток Мамоновых. Слышу, плески негромкие, как от рыбы. И круги по воде. А никого не видно. Да и камыши кругом. Только среди них пятачок чистой воды. Стою, наблюдаю за пятачком. Понятно. Это чирок в воду ныряет. Полностью. А потом появляется далеко от этого места. Я изготовился, взвёл курок, жду, когда он в очередной раз вынырнет. Чирок вынырнул, я выстрелил. Не «ворошиловский стрелок» оказался. Промахнулся. Захлопали крылья со свистом – и нет моей птички. Потом уж подумал я: «А убил бы, как бы я её достал? В камыши такие и не полез бы, один-то». Словом, виноград оказался зелёным.
Зелёный не зелёный, а после этого я на охоту больше не ходил.
Вот здесь я остаюсь сторонником российского поэта Евгения Евтушенко. Как-то в интервью писателю Михаилу Веллеру он сказал:
«Я всё-таки охотился с детства, и первого медведя убил, когда мне было, наверное, лет 12. Но это от голода было во время войны. С бабушками я ходил на охоту. А вообще, после того, как я был на реке Вилюй с Лёней Шинкарёвым, моим другом, замечательным корреспондентом… Двое гусей летело над нами. Я очень хорошо стреляю с детства. И сбил одного влёт. Он упал прямо в нашу лодку – мне на колени. И вдруг повернул голову и посмотрел на меня – глазами в глаза, – прежде чем их закрыть. После этого я бросил охотиться навсегда».
Висящее на стене ружьё должно выстрелить. Это пусть в пьесе так и будет. А в жизни, по-моему, пусть оно висит и не стреляет. Да ещё и скобочками его к стене прикрепить в нескольких местах, чтобы на голову кому-нибудь случайно не сорвалось.
Пастухи
…А теперь – ничего! Да и откуда? Одна корова на всю деревню!
А тридцать пять лет назад стадо было большое, вечером
входило в деревню, растянувшись, многоголосно мыча, поднимая
тучу пыли. И вечерняя прибрежная прохлада пахла парным
молоком. У калиток стояли хозяйки, встречая своих кормилиц
и ласково выкликая по именам. Благушинскую корову звали,
кажется, Дочка… Она была, как и почти все остальные,
пёстрая, с чёрно-белыми пятнами, похожими на неведомые
географические очертания. Поначалу маленький Миша
никак не мог понять, каким образом дед узнаёт её, сначала
думал – по узорам на боках, но потом понял, что у каждой
коровы своё неповторимое выражение морды.