Радости-то было, когда они перебрались в свой отстроенный гараж!.. Хоть и без воды и без кухни – в комнате жили, там же и плита стояла, – зато сами себе хозяева. А ведра таскать бабушке не привыкать, сколько она их за жизнь перетаскала. Шуре – нельзя, он – раненый. Наденька тогда еще здоровая была, но тоже не больно-то любила на колонку ходить или помои выносить. Давление у нее подскочило в шестьдесят шестом, когда Сереженька поступал в институт, от этого или от другого, кто знает, но болела она именно с тех пор. Бабушка считала, что и ленинградская блокада сыграла свою роль, после нее, возможно, Наденька и не оправилась окончательно. Чуть что поделает – и уже устала, уже села.
– И чего ты колготишься? – сердилась в таких случаях бабушка. – Идите с Шурой погуляйте, я сама без тебя управлюсь.
Бабушка и нынче, когда уж на девятый десяток перевалило, с домом одна управляется, а тогда еще совсем была крепкая.
Уговорит Шуру с Наденькой, они и пойдут. Или в кино, или просто по улицам ходят. Уж такой порядок был заведен, сам собой получился: бабушка хлопочет по хозяйству, а они своим заняты – или Сереже помогают делать уроки, или радио слушают; одно время Шура по дереву выжигал, потом увлекся гитарой – сам научился играть по нотам и Сережу приохотил. Или еще приемник собирали. Наденька – та все больше вышивала или книжки читала, она, как отец, очень уж читать любила.
...А кроме блокады, мало было неприятностей? Нет, не мало. Шура с Наденькой уж лет пять жили, Сережа родился, а никак не брал развода с первой женой: не почему-нибудь, а просто – инертный. Так про него говорит бабушкин сын Коля. По-бабушкиному – ленивый. Его с места сдвинуть, похлопотать о чем-нибудь или позаботиться – двух тягачей не хватит. А в те годы развестись было не так просто, как теперь, – раз, два, и готово. Он не хлопотал, а Наденьке сколько нервов это стоило?.. Жена не жена, неизвестно кто. Пока все наладилось, здоровья и не стало.
И все-таки бабушка не хочет гневить судьбу. Неплохо дочка за Шурой прожила жизнь, умирала не где-нибудь, а в своей теплой и светлой квартире. Ее им после гаража через военкомат дали. Пять лет назад... Ни в чем не нуждалась. А разве бывают такие семьи – чтобы ни огорчений, ни неприятностей? Похуже бывает, чего уж там.
Старший сын бабушки, Петя, погиб на войне. Ушел добровольцем с четвертого курса института, в сорок первом, под Ленинградом и погиб. Его, как старшекурсника, еще не брали в армию, сам решил. Когда объявил дома о решении, бабушка заплакала, а отец на нее рассердился, сказал, что Петя правильно поступает, по долгу совести иначе нельзя, раз Родина в опасности. А потом и младший, Коля, ушел. Два раза ранили, но остался живой. После войны вернулся в Ленинград, доучился, там женился, там и живет. Его жизнью бабушка тоже довольна. Конечно, могла бы Наденька еще пожить, порадоваться на белый свет, – Бог иначе рассудил. ...Бабушка так обо всем этом задумалась, что не слышала, как на кухню вошла сестра Маруся.
– И чего ты, Катя, возишься тут? – с укором спросила, она. – Без тебя, что ли, сделать некому?
Бабушка оглянулась на дверь и, увидев на пороге сестру Марусю, вдруг с невероятной, пронзительной ясностью ощутила, что никогда уже не будет на этом порожке стоять Наденька, не придет посмотреть, с чем сегодня бабушка пирожки затеяла – с мясом или ее любимые, с картошкой и луком... Никогда бабушка ее не увидит – сероглазую, круглолицую, с копной золотистых с проседью волос, не услышит ее голоса, ее смеха... Ничего бабушка не ответила сестре, а только почувствовала, как по щекам ее, по всем глубоким морщинам неудержимо потекли слезы, и сердце сдавило, и воздуха в кухне как будто сразу не стало.
Вот все последние дни этак: временами словно забудет, что Наденьки уже нет, перебирает разное в памяти, шепчет сама с собой, разговаривает, а потом вспомнит, и такое горе навалится, слезы потекут, потекут... Но плачет она недолго, привыкла держать себя в руках, не распускаться.
Спросила:
– Проснулись, что ль? Завтракать садитесь. Я картошки с салом нажарила. Сереженька не стал есть, чаю только попил и убежал.
...После завтрака все расходятся кто куда: Шура с бабушкиным братом Иваном идут на кладбище договариваться насчет ограды на могилу. Сын Коля отправляется на вокзал за билетом, ему уже пора возвращаться домой, на работу. Шурин брат с женой уезжают на аэродром, у них на сегодня билеты на самолет. Другая бабушкина сестра, Вера, едет в центр, в магазины, хочет купить дочкам и внучкам городские подарки – в районном центре, где она живет, того не купишь, что в большом городе.