— Что? Ты, сука, его ударила? Я тебя укатаю на десять лет строгого режима!
Разгневанная фурия выхватила смартфон, собираясь звонить куда-то, где сажают на десять лет престарелых старушек.
Бабушку это ничуть не смутило.
— Вот, что ваш сынуля вытворял! — воскликнула она, захватила полную жменю нечистого песка и молодецким движением метнула в лицо противницы. На этот раз никакие посторонние силы не вмешались, бросок был точен, песок засыпал глаза, набился в разинутый рот.
— Полиция! — проскрипела дама, безуспешно силясь отплеваться. Сынуля её, забыв про собственные невзгоды, с интересом наблюдал за развитием конфликта.
— Полиции захотелось? — прогудела старушка, выпрямляясь во весь двухметровый рост. — А мне, значит, велела убираться к чёртовой бабушке? Что же, я здесь!
Уже не морщинки, а глубокие рытвины прорезали лицо. Ласковая улыбка сменилась оскалом зубастой пасти. Чешуйчатый хвост одним щелчком вышиб смартфон из ослабевшей руки.
— Силы небесные! Свят! Свят! — зашамкала пропесоченная дама.
— Видали, как взмолилась? — воскликнула чёртова бабушка.
— Что скажете, девочки?
Две бесовские подруги поднялись со скамейки и шагнули вперёд. То были уже не старушки, чья воркотня мирно журчит на посиделках, а гневные серафимы, призванные смирять и карать. Белоснежные крылья вздымались за спиной, ярчайшее сияние над головами слепило взор.
— Вот и силы небесные, всё, как на заказ. Ты их звала, говори — зачем?
Несчастная попыталась упасть на колени, но жёсткая лапа чёртовой бабушки ухватила её за шиворот, вздёрнула на воздух и медленно повернула перед ликами божественных посланниц, словно демонстрируя кутёнка или цуцика, предназначенного для продажи.
— Что тут говорить? — глубоким контральто принесла серафимка, локоны которой и теперь сохраняли голубоватый оттенок. — Стандартный экземпляр, законченная дрянь. Хоть сейчас можно на вилы — и в преисподнюю.
— Н-не н-надо… — судорожно сипела мамаша. — Я покаюсь…
— Кому такое покаяние нужно? Раньше надо было каяться. А теперь тебя только на выброс.
— Погоди, — возразила чертовка. — Ещё не решили, что с детёнышем делать?
Свободная рука чёртовой бабушки страшно удлинилась, ухватила за ухо отползавшего пацанёнка и приволокла его на суд серафимок.
— Ребёнка не тронь! — завопила маманька, тщетно пытаясь вырваться.
— О, видите, что-то ещё осталось живое. Может, попытаем судьбу?
— Я бы попробовала, — произнесла та, что прежде молчала. — Тётку мне не жалко, а мальчик не безнадёжен. Лавки у меня в заведении широкие, он ещё поперёк уместится.
— А потом опять станешь переживать, не пойдёт ли твой выученик в армию сверхсрочником, — заметила синеволосая.
— Судьба моя такая — за воспитанников переживать.
Дама, почуяв надежду, обвисла в дьявольской длани и уже не пыталась рыпаться. Лишь сынуля, к вящему удовольствию чёртовой бабушки, продолжал выдирать своё ухо из чужих пальцев и пытался лягаться.
Весь остальной мир затих, время остановилось. Качели, занятые другим любителем острых ощущений, замерли на отмахе, мяч, стукнутый ногой потенциального футболиста, никуда не летел, и девочка, съезжавшая с горки, замерла на попке на самом крутом участке пути.
Чёртова бабушка опустила пленницу на землю.
— Детёныша возьми, нечего ему тут ногами дрыгать. И учти, никто тебя прощать не собирается, тебе просто отсрочку дали, а так место в котле за все прошлые заслуги за тобой зарезервировано. Сейчас речь о твоём отпрыске. Поглядим, как ты его будешь воспитывать. Учти, хамы и драчуны нам не нужны, но и трусы — тоже. Так что, давай, маменька, вертись, а мы тебе поможем по мере сил. Сына будешь водить в частный детский сад, вот в этот — на свет появилась визитка с адресом, — в понедельник милости прошу на собеседование.
— Гошенька — домашний ребёнок, — пыталась возразить мамаша, только что напоминавшая выжатую тряпку. Но, когда речь зашла о любимом Гошеньке, собственная безопасность отодвинулась на второй план. — Он не сможет быть в группе.
— Сможет, — успокоила серафимка, взявшаяся перевоспитывать Гошу. — У нас всё как в армии: не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Садик у нас хороший: четырёхразовое питание, наполняемость групп — десять-двенадцать детей. Бассейн. Велокорт. Никакой ерунды вроде занятий иностранными языками — нет. Зато много экскурсий, — синеволосая серафимка понимающе переглянулась с чертовой бабушкой, — и, конечно, порка — по средам и субботам.
— Как порка?
— А ты что думала? Сама видишь, ребенок очень запущенный, без розги не обойтись. Наказание — обязательная часть воспитательного процесса. Лишать детей обеда или, скажем, сладкого — нельзя, равно как и ставить в угол или запирать в тёмный чулан. Ребёнок должен много двигаться и хорошо питаться, а не сидеть голодным в карцере. А розга — дело святое, — божественная посланница воздела очи горе, — как написано в одной умной книге: и больно, и страшно, и для здоровья полезно. Просто так никто вашего Гошу пороть не станет; только за дело и с соответствующим поучением. По мере перевоспитания наказаний будет меньше.