— Я не знала… Ну, то есть знала, конечно, что Тео не идеальный муж.
— Да уж не сдерживайся.
— Мне кажется, что это вам следует развестись.
— Нет-нет, — ответила Лил, взволнованно отмахиваясь от этой мысли. — Нет. Я однажды сказала это Иену в шутку, просто проверить, как бы он отреагировал, если я разведусь, и он буквально обезумел. Он так долго молчал, ну ты знаешь, как он может, а потом закричал, заплакал: «Нет, не делай этого. Не делай. Я тебе не позволю!»
— Значит, бедолага Том останется без отца.
— А у Иена его и так почти нет, — добавила Лил. А потом, когда уже казалось, что разговор завершен, вдруг спросила:
— Роз, Гарольд говорил, что мы лесби?
— Ну… нет, именно так не говорил.
— Но подразумевал?
— Не знаю. Не думаю, — непривычные попытки самоанализа причиняли Роз страдания. — Я сказала ему, что не понимаю. Не понимаю, из-за чего он так завелся.
— Но мы же не лесби, да? — спросила Лил, очевидно, нуждаясь в ответе.
— Мне кажется, нет.
— Но мы долго дружим.
— Да.
— Когда это началось? Я помню тот первый день в школе.
— Да.
— А до этого? Как это вышло?
— Не помню. Может, просто… повезло.
— Это точно. Ты — самая большая удача в моей жизни.
— Да, — согласилась Роз. — Но это же не значит, что мы… Чертовы мужики! — злость внезапно оживила ее, придав сил.
— Чертовы мужики! — повторила Лил с чувством, направленным на собственного мужа.
На этой ноте разговор был окончен.
Гарольд умотал в свой университет, окруженный не океаном, морскими ветрами, песнями и сказаниями, а песком, кустарником и колючками. Роз иногда приезжала к нему, ставила там свою «Оклахому!», которая имела огромный успех, и они снова предавались более чем нормальному сексу. Она говорила: «Не понимаю, на что тебе жаловаться?» — а он: «Ты бы на моем месте не жаловалась, да?» Когда Гарольд приезжал к ней и мальчикам — поскольку дети все время проводили вместе, их так и называли «мальчиками», во множественном числе, — казалось, что ничего не изменилось. Они ходили всюду вместе, приветливый Гарольд и энергичная Роз, любимая многими молодая чета — ну, может, уже не такая молодая, — как писали в желтой прессе. Хотя их брак уже доживал свое, они все равно казались полноценной парой. Как они сами над собой подшучивали — а юмора в их отношениях всегда было в избытке, — они были как деревья, сердцевина у которых уже сгнила, или кусты, которые растут от центра вширь и в той же последовательности умирают. Расходиться им было нелегко. Куда бы они ни пошли, его приветствовали бывшие ученики, а ее — все те, кто работал над ее постановками. Для сотен людей они были «Гарольдом и Роз». «Роз, Гарольд, вы меня помните?» Она всегда помнила всех, а он знал своих прежних учеников, словно королевская особа, предъявляющая к себе требования запоминать все лица и имена. «Стразерсы расходятся? Да ладно! Не верю».
На вторую пару было направлено не меньше прожекторов, ведь Лил стала постоянным членом судейских бригад на соревнованиях по плаванию, бегу и в других видах спорта, вручала призы, произносила речи. И у нее тоже был симпатичный муж, Тео — известный владелец сети спортивных магазинов. Стройные, красивые, у всех на виду, как и их друзья, но в совсем ином стиле. В них не было ничего лишнего, никакого пафоса, они были любезны, улыбчивы, открыты — само воплощение благонадежных граждан.
Расставание Роз с Гарольдом не привело к разрыву между Тео и Лил. Ведь их брак был всего лишь видимостью уже много лет. Одна любовница Тео сменяла другую: как он сам жаловался, во всех его многочисленных командировках по работе в постели его всегда кто-то ждал.
А потом Тео погиб в автокатастрофе. Лил осталась вдовой, довольно богатой, со своим сыном Иеном — капризным, совершенно непохожим на Тома, — и в этом прибрежном городке, где благодаря климату и стилю жизни все постоянно находятся на виду, две женщины остались одни, без мужей, но с двумя маленькими сыновьями.
Пара молодых женщин с детьми: вот что интересно, поворотный момент, время перемен. Какое-то время на них глазели, их обсуждали, они были в центре внимания: молодые мамочки, явно очень сексуальные, а за ними ходили или бегали вокруг них два хорошеньких ребенка. «Ой, какой милый мальчик, какая хорошенькая девочка! Как тебя зовут? Какое красивое имя!» — и тут же, сразу, ну, по крайней мере, так кажется, мамочки, уже и не такие молодые, как будто бы теряются, даже съеживаются, и уж точно теряют свой цвет и блеск. «Так сколько ему, ей?» Подрастает новое поколение, человеческие интересы смещаются. Все взоры уже устремлены на них, а не на их мам. «Так быстро растут, да?»