— Это дьяконов сынишка надумал, — мастер он на этакие штуки, — пояснила нам Катя. — Семка я на двор побегу…
За окнами слышался глухой гул голосов.
— Проси, чтобы их сюда впустили, мы вертеп посмотрим, — шепнул мне Саша.
— А ты сам что же?
— Нет, ты лучше.
— Ну, оба пойдем.
Дедушка, конечно, рад был нам угодить, позволил, и мы бросились с Сашей звать славельщиков.
Они вошли шумной гурьбой, — но сразу затихли, очутившись в передней и только было слышно, как кто-то кашлял, сморкался, вздыхал.
В комнате звезда была уж не так хороша. Была она большая, в аршин, и склеена из картона, с фигурными прорезами. Прорезы были заклеены разноцветной бумагой. Внутри была вставлена свечка. Вблизи все было грубо и аляповато. Но на дворе, издали — очень красиво.
Мне больше всего понравился вертеп. Это был оклеенный бумагой деревянный ящик; внутри были устроены два яруса. В верхнем ярусе деревянные фигурки изображали пляску Иродиады, а внизу Рождество Христово. Фигурки были довольно хорошо сделаны, — и мне очень хотелось бы купить себе этот вертеп, да совестно было сознаться в этом.
Славельщики откашлялись и запели хором:
Потом один из мальчиков, побойчее, скороговоркой пролепетал «рацею»:
Потом пошептались немного и запели «Славу».
Но дедушка махнул рукой и сказал:
— Будет, будет, ребята!.. Спасибо!.. Нате-ка вам!..
И высыпал им пригоршню серебра. Славельщики были очень довольны и, уходя, все кланялись, — но уходили они шумливо, — так что Марья Ильинишна даже цыкнула на них:
— Тс… вы, пострелята. Обрадовались!..
— А мне это очень нравится — со звездой ходить, — сказала я, — и я бы сама с ними пошла… Весело!..
— Нет, мы лучше гадать будем! — шепнул мне Саша.
— Ах, и в самом деле!..
Часы бьют девять.
— Спать, спать пора, — сказал дедушка, заглядывая к нам в зал. — Всего насмотрелись, наслушались…
— Нет, дедушка, никак нельзя, теперь самое главное и начинается.
— А завтра весь день зато сонные ходить будете!..
— Что вы, дедушка!..
Саша отвел меня в сторону и сказал:
— Ну, если итти, — так пора!.. А то нас непременно погонят спать!..
У меня сердце сжалось от страха, — но я храбро сказала ему:
— Идем!..
X
Незаметно проскользнули мы в переднюю, оделись наскоро и выбежали через черный ход на двор.
Ночь стояла такая ясная, чудная; почему-то хотелось сделать что-то хорошее, куда-то бежать, радоваться чему-то…
Все небо точно дрожит от искрящихся переливающимся светом звездочек; искрятся огоньки на белой полосе снега там и сям. Старые березы точно замерли от восторга, свесив через ограду сада длинные ветви-косы, опушенные инеем. А тихо-то, тихо-то как кругом… И чудится в'явь, что там, далеко-далеко, в глубоком небе легкой дымкой реет сонм ангелов, возвещающих славу всему миру и благоволение людям…
Снег под ногами звонко и резко хрустит…
— Ты не боишься? — шепчет мне Саша.
— Немножечко, — сознаюсь я.
— Так вернемся назад, Наташа.
— Ну, что ты, зачем?..
Вот и маленькая баня, стоящая совсем на отлете от других построек…
— Ну, ты стой здесь, — шепотом сказала я Саше, — да только не уходи. Если страшно будет, — я тебе крикну, и ты беги ко мне!..
Все силы собрала я в себе и пошла к бане.
От мороза и волнения слезы застили мне глаза, и я безпрестанно отирала их рукой…
От няни я слышала, что надо стать под окном и вслушиваться. Если песню услышишь веселую, — значит, хорошее будет впереди; а то бывает, — плач услышишь, либо пенье похоронное, — ну, тогда беда…
— «Господи, — мысленно молилась я, — только бы веселое что-нибудь услышать. Только бы все у нас было хорошо, и все были здоровы и живы!..»
Я подобралась к бане, к самому окошку, прислонилась плечом к стене и напрягла все свое внимание.
Было тихо-тихо, так что я отчетливо слышала, Как колотилось мое сердце, — тук-тук, тук-тук…
Все тихо. Я стала смелеть, и мне сделалос весело. «Вот все вздор какой, — соображала я, — еще немного подожду, вернусь домой, и можно будет похвастаться, что я гадала!.. А то и сочиню что-нибудь, скажу, что слышала что-нибудь ужасное!.. Вот-то Петя и Боря переполошатся!..»