— Вы дрожите, — спросил он с тревогой, взяв ее руку в свою. — В чем дело?
— Ни в чем, — пробормотала она смущенно, прерывисто дыша. — Я… немного устала, наверное. День был такой длинный.
— То же самое вы говорили и вчера вечером, когда я вас поцеловал. Помните? Вы начали вдруг говорить о каком-то платье, а потом напустили на себя такую чопорность…
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — прошептала Гледис, отодвигаясь от него. Она выпрямилась и провела рукой по юбке, расправляя воображаемые складки.
— Вы уходите от ответа, Глед. Вас что-то беспокоит.
Ей хотелось, чтобы он не упоминал о платье, потому что нежданно-негаданно в памяти тут же всплыло подвенечное платье тетушки Эммы, висящее в ее номере в шкафу.
— Вы бы тоже задрожали, если бы знали то, что известно мне, — воскликнула она и тут же пожалела о сказанном.
— Вы чего-то боитесь?
Гледис уставилась в окно, потом ее нижняя губа дрогнула, когда она попыталась сдержать улыбку. Ведь он угадал, она действительно боялась этого глупого платья! Она не боялась влюбиться, просто не хотела, чтобы ее возлюбленным стал Крис.
— Для женщины, которая прихватывает с собой в отпуск подвенечное платье, вы не очень-то поощряете ухаживания.
— Это платье я с собой не привозила.
— Оно оказалось в комнате, когда вы приехали? Кто-то оставил его там?
— Нет, не так. Моя подруга Энни… м-м… любит пошутить. Она прислала мне его по почте.
— Мне никогда не приходило в голову, что вы, может быть, помолвлены, — медленно произнес он. — Вы помолвлены?
— Нет. — Но, видимо, это скоро случится, промелькнуло в голове, по крайней мере, так считает ее лучшая подруга.
— Кто такая Энни?
— Моя лучшая подруга, — объяснила Гледис. Потом, повинуясь порыву, с сильно бьющимся сердцем, решительно добавила: — Послушайте, Кристофер, я думаю, вы завидный жених, но я не могу в вас влюбиться. Просто не могу.
Он удивленно поднял брови.
— Не забегаете ли вы вперед? Я пригласил вас осмотреть достопримечательности острова, а не стать матерью моих детей.
Боже, опять она выпалила что-то совершенно неразумное. Хуже того, ей не удалось заставить себя остановиться.
— Дело совсем в другом, — горячо сказала Гледис. — Держу пари, детей вы даже и не любите. Нет, я просто не могу поехать с вами завтра. Пожалуйста, не просите меня… потому что так трудно сказать «нет». — Идиотская ситуация. Должно быть, это все вино, решила Глед — она говорит больше, чем следует.
Кристофер откинулся на кожаную спинку и скрестил свои длинные ноги.
— Ну, хорошо, раз вы не хотите, я, конечно, не собираюсь вас принуждать.
То, что он так легко согласился, расстроило и изумило ее. Она взглянула на него, чувствуя чуть ли не разочарование оттого, что он не пытается ее переубедить.
Похоже, у нее уже серьезная и опасная проблема. Увы, Кристофер начинает ей нравиться, и даже очень. И все же она не может себе разрешить это увлечение. Не может позволить себе полюбить мужчину, так похожего на ее отца. Потому что знает, к какой жизни это приведет, какое несчастье это принесет.
Наконец лимузин остановился перед входом в отель.
Гледис не стала ждать спутника, а поспешила в вестибюль. Стоя перед лифтами и не отрывая пальца от кнопки вызова, она услышала:
— В следующий раз оставьте свои небылицы при себе.
Произнеся это раздраженным тоном у нее за спиной, Кристофер не спеша направился через вестибюль.
Оставить свои небылицы при себе?..
Только в лифте Гледис все поняла. Эта перепалка возникла из-за того, что она рассказала ему историю о цезуре и о том, что у нее нет настоящего музыкального таланта. А теперь он поворачивает ее откровения против нее самой.
Настроение у нее окончательно испортилось. Кристофер всего-навсего пригласил ее провести с ним один день, а она повела себя так, как если бы он ее оскорбил.
То, что она брякнула о завидном женихе, и так выглядело достаточно скверно. Она еще начала говорить о детях. Это было совсем некстати. А винить за такой бред можно только вино.
Гледис съежилась, вспомнив доверительную беседу с Патриком Гловером. Она нужна Крису, настаивал он, видимо, убежденный в том, что тот так никогда и не познает любовь, если Глед его не научит. Ей ненавистна сама мысль, что она разочарует мистера Гловера, и все же… все же…