— Тётя Сватья! — говорит Ляля. — Мне скучно, вы сказку умеете?..
— Бывало, смолоду, так умела, деточка, — отвечает тётя Сватья. — Только от старости всё в голове у меня перепуталось. Ну, садись, садись-ка на стульчик, ладненький. Может, чего и вспомню.
Ляля садится рядом с тётей Сватьей.
Обе смотрят в окошко.
— От дождь, — говорит Сватья. — Недаром мухи вчерась летали. Ясно сказано: к дождику. Тут и радио не надо… А бывало, до-прежде, милок, когда ещё и не слыхивали про радио, так отец мой и дед наловят, бывало, камбалы-краснопёрки, просолят, чтоб тело было полусолёно, а Косточка не солёна, продёрнут бичёвку сквозь ейный носок и хвосток и повесят под потолком. Как к дождю, так носок у ей немного набок накренится, в ту сторонку, откудова надувает ветер… Ясный день на дворе, а носок накренился, стало быть, к ветру с той стороны… А если к буре, так вовсе примется камбала трепетать, как листок какой. Конечно, может, теперь в такое не верят, есть радио… Появилась большая научность в рыбацком промысле. А до-прежде отец мой и дед по камбале погоду опознавали… Поймают камбалу-краснопёрку, просолят, чтоб тело было полусолёно, а косточка не солёна, обсушат в песочке на бережку…
— Так вы уж это рассказывали!.. — говорит Ляля.
— Да… да… голубок, — отвечает тётя Сватья и внимательно смотрит на дождик. — Всё у меня, милок, от дождя в голове перепуталось… Море, детка, оно, море, со своим умом, со своим норовом, как встанет дыбом, как дотянет пальцы до самого неба, как схватится там за облако!.. Повытягает рыбёшку со дна. Крутит в своём столбе рыбёшку под самым облаком… Не ходи рыбак в тот рукав, потому и лодку твою закрутит, как щепку, потянет под самое небо и шмякнет о земь на том берегу так, что сыны и косточек родительских не соберут.
Море, детка оно, море!
Вот было, значит, в четырнадцатом годе великое наводнение… Вон гляди в окошечко… погляди… подступает к самым камешкам и бьётся, будто хочет всю землю заглотать.
Ляля выглядывает в окно. Она не видит моря, а видит что-то серое, рваное, клубящееся, как дым.
— Сердится, — говорит она тихо.
Сватья кивает головой.
— Сердится, шибко сердится, деточка. Видно, жалко ему, что люди из сердца у него много рыбы повынимали… Гневается, что в весну, в путину, цельные составы с богатством нашим рыбным по Расее идут. Слышь, коток?
— Слышу, тётя Сватья. Ну так что же было дальше?
— А то было, что в годе четырнадцатом стряслось великое наводнение… А хатка бабки твоей стояла на самом бережку. Правда, хатка не этой чета… Этот дом белёный, с полами, с погребом. Можно сказать, ресторант какой, а не дом. А то хатка была — мазанка… И был на той хатке, значит, чердак. Дедушка твой аккурат рыбалил… а бабка в доме была, при хозяйстве.
И вот видит бабка, что подступилось к окошку море и бьётся в окошко… Подхватила она ребят — и ползком на чердак. Твой папа, младшенький, Константин, был ещё годовалый. Да, видно, осмыслил, что смерть в дверки маткиной хаты стучится. Заплакал сердешный. А Иванушка и Катерина так и цепляются за материнский подол.
Тётя Сватья раскачивается. И Ляля, сама не зная отчего, тоже принимается качаться.
— Да… Поднялись они на чердак и глядят сквозь щёлку… Вздулось море, словно ветром: надувши из самой серёдки… Словно тесно стало ему в бережках… Подступилось море к бабушкиной мазанке и смыло мазанку. Поплыла бабка… На руках у неё меньшой, Константин. Катерина за доску держится, а Иванушка, старшенький, уцепился за перекрёстные доски от чердака…
И плывут они по морю, ладненький мой, не на корабле каком, не на плоте, не на байде. На останках крыши… Была она не из балок скроена, не креплёная, разбило море ту крышу, и в щепах её раскидало по водам.
Тётя Сватья говорит и, мигая, смотрит в окно на дождик.
— Вот плывёт, значит, твоя бабка, держит на шее одной рукой меньшего сынка, папочку твоего Константина…
«Ах ты, мой маленький, — думает Ляля про папу. — Чуть-чуть не потонул…»
— И тут занесло её на островок в камыши, посредине моря, и нога нечаянно-негаданно об землю оперлась… Подобрала бабушка доску, воткнула её в камыш и повесила на неё головной платок, словно флаг какой… Спасайте, мол, люди добрые, — Тётя Сватья вздыхает, — А тем временем воды стали спадать… Люди, что плыли в лодках для спасения утопающих, увидели бабкин флаг. Подобрали её и меньшенького, Константина.
— Папочку моего? — спрашивает Ляля.
— Его самого! — соглашается тётя Сватья. — А потом на креплении от чердака прибился к берегу старший, Иван. Окоченел весь, аж синий стал, а всё ж таки дышит, живой, стало быть. Ну, а потом уж выбросило на берег, деточка, и дедушку твоего и утоплую малолетнюю Катерину…