Ляля сидит у бабушки на руках. В первый раз она видит совсем близко бабушкино лицо, покрытое мелкими морщинками. Кожа на нём сухая, от ветра воспалённая и шершавая. Из черноты лица смотрят на Лялю два бутылочно-прозрачных глаза с красными веками.
Глаза у бабушки спокойные, как вода в стакане. Прозрачные, как вода в чистом блюдце. Глубокие, как бабушкино море. И добрые, добрые — ещё добрей, чем глаза у тёти Сватьи.
— Бабушка! — удивившись, говорит Ляля, будто видит бабушку в первый раз.
— Ладно, молчи, молчи! — лукаво отвечает бабушка и жмурится. — Уж будто и боялась?
— А вот и боялась! — говорит Ляля.
Бабушка ставит Лялю на песок, кричит:
— Анюта! Веди ребёнка домой, — и закатывает рукава своей куртки.
Она раскладывает рыбу в плетёные корзины. Рыбы много, и всё крупная, тяжёлая…
— Ишь, до красной дошли!.. — говорит председатель, наклонившись над корзиной.
Там лежит невиданная усатая длинная рыба.
Рыба бьётся и хочет выпрыгнуть прямо бабушке в лицо. А бабушка смотрит на рыбу, сдвигает локтем со лба свою резиновую шапку и говорит:
— Эх, да разве ж это осетр? Разве ж это осетр? Не видывали вы осетров. Не осетр это вовсе, а просто камса какая-то.
«Я буду скучать»
У вокзала стоят деревья с жёлтыми листьями. На дороге густые от грязи, тёмные лужи. Дорога размыта дождями.
Это осенний месяц октябрь.
К станичной платформе медленно подъезжает поезд.
Оттуда выходят женщины с бидонами. Прихрамывая, спускается по ступенькам вагона колхозный садовник. На спине у него большая корзина с грушами.
Посредине платформы стоит одинокий носильщик. На груди у носильщика поблескивает медаль «За оборону Одессы».
— Гражданочка, а не надо ли поднести чемодан? — говорит носильщик.
— Нет, нет, не надо, — отвечает носильщику человек в морской форме.
Женщина, которой носильщик хотел поднести чемодан, и моряк — лялины мама и папа. Они приехали в бабушкину станицу.
Молча идут они по широкой дороге, размытой дождями.
— Ну что? Скажи… — говорит мама.
— Да ничего, ничего же, Зая, — говорит папа и опять молчит.
Он смотрит на домики, на камышовые крыши в начале станицы, на глубокие колеи милой земли, по которой так давно не шагали его большие ноги.
Спешат на рынок женщины с бидонами.
Проезжает по краю дороги телега, нагруженная виноградом. На ней сидит молодая девушка в шерстяном платке. Она лузгает семечки и смотрит туда и сюда.
Телега вздрагивает. Из-под её колёс во все стороны брызжет грязь.
— А видно, что земля чернозёмная, — говорит папа… — Эх и богатый же край!
— Да, да, — говорит мама. Она задумалась.
Шуршат с обеих сторон дороги деревья. Шелестят сухими, редкими листьями. Ветер толкает ветки, отрывает от них листки. Взметнувшись, словно широко вздохнув в последний, в самый последний раз, лист становится дыбом на ветке. И вдруг подламывается. Он летит на дорогу. Кружится и падает. Там и лежит, жёлтовато-красный, и хочет опять взлететь. Да не взлететь ему больше: намок, отяжелел.
Долго идут лялин папа и лялина мама по осенней, размытой дождями дороге к бабушкиному дому. На дороге глубокие борозды — полосы от колёс телеги.
Вот дом с резными балконами. У дома толпятся мальчишки. Они шумят и сплёвывают на дорогу виноградные шкурки и косточки.
Ветер с моря треплет ленточки их бескозырок.
Увидев, что по дороге идёт моряк, мальчики вытягиваются и опускают руки по швам. У них в руках зажат недоеденный виноград.
Моряк проходит, и все мальчишки, повернув головы, провожают его внимательным взглядом. Они успели заметить сияние золотых нашивок на его рукавах.
Опомнившись, они бегут за ним гуськом по дороге.
— Привет, орлы! — улыбнувшись, говорит папа и помахивает свободной от чемодана рукой.
…Вот «Центральный сад»… Под сухими, жёлтыми липами кто-то тонко играет на фистуле.
— Ты не устала, Зая? — тихо говорит папа.
— Нет, ничего, ничего, — отвечает мама, косясь в его сторону и чуть-чуть улыбаясь, — Я могу идти гораздо быстрее.
И они идут всё быстрей.
Вот наконец желтеет издалека широкая крыша колхозной конторы. Вот зелёный забор. К нему прибита всё та же, так хорошо знакомая папе табличка:
«Колхоз «Завет Ильича».
Под табличкой висит щиток.
— Погоди-ка, Зая, секунду… — говорит папа и останавливается.
— «Бригадир Сущёва Варвара, — бегло читает папа, — 308 %.
Звеньевой Латыш Инокентий — 284 %.
Ловец Мишур Надежда — 202 %».