— Ну, ну, — говорит председатель. — Слышали. Даром, что на отшибе… Орёл!.. Эх, а я твоего папаню вот эдакого знавал! — вздыхает он вдруг и глядит на Лялю.
— Алексей Дмитрич, голубчик! — говорит папа, обернувшись к конюху Митричу.
Митрич мелко и часто кланяется.
— Что, не узнал, братик? — говорит Митрич. — Небось, постарел? — и отчего-то подмигивает папе.
Они обнимаются.
— Костенька! — говорит тётя Фрося и повисает на папиной шее. — Костенька, Костенька! А Ивана нет… Нет Ивана… Убили… А уж как бы был рад повидаться с меньшеньким. Не дожил Иван, нет, не дожил…
— Не надо, тётя Фрося, — говорит папа. — Услышит матушка.
Но бабушка уже всё услышала.
Она вдруг выпрямляется.
— Пришли они за ним, — говорит она тихо и смотрит прямо папе в глаза. — Пришли за ним… Руки связали. В спину прикладом тычут. Я и слова сказать не успела — повели из хаты. Я за ним. Бегу, кричу: «Куда? Куда?..» И не слушают… Заметалась я, к ихнему главному кинулась. «Да что же это?!. — кричу. — Да как же!»
«Гут, — говорит. — Ступай! Буду посмотреть».
Пошла я. До колодца дойти не успела, слышу — стреляют!
Упала я на землю, сердцем чую: нет Ивана! Потом я уж хату ихнюю подпалила… В камыше жила, как зверь дикий, и жгла. И всё мало мне было. Всё жгла. Искупляла Ивана.
— Не надо, матушка, — говорит папа.
И все молчат.
«Это про дядю Ваню, про Ивашка, — глядя на бабушку, думает Ляля. — Он бабушкин сын. Старший, тот самый, что на крыше спасался. Это я на него похожа, говорят. Отчего же бабушка мне ничего про него не рассказывала?.. Про папу говорила, а про него никогда… Почему?»
— Искупляла Ивана, — говорит бабушка.
— Не надо, матушка, — говорит папа. Сжимает вдруг кулаки, как Ляля, и прижимает их крепко, крепко к глазам.
…Вот и вечер. Тётя Сватья в четвёртый раз ставит под окнами самовар. Залетает в хату горький дымок и мелкие искры. Чернеет небо. Но больше уже во тьме не стрекочет кузнец. Не горит светляк. Потому что осень. В окошко хаты влетают только искры от самовара.
Все сидят у стола.
— Герой, — продолжает папа. — Это прямо-таки удивительно.
— Константин, прекрати! — говорит мама.
— Ну чего же, ведь все свои, — говорит папа. — Нет, представьте, матушка, когда я был в госпитале, так она с годовалым ребёнком…
— Константин, я уйду! — говорит мама.
— …Так она с годовалым ребёнком, — торопится папа, — четверо суток в теплушке и шла семьдесят девять вёрст в морозы, по шпалам, с ребёнком… Так когда она вдруг показалась в палате у меня…
Под окном раздаётся плач.
— Кто там? — окликает тётя Сватья.
Мама встаёт и смотрит в окошко. Торопливым шагом она спускается в сад. За ней вприпрыжку бежит Ляля.
Прижавшись к стене, рядом с бабушкиным самоваром стоит соседская Люда.
Люда плачет.
— Что с тобой, девочка? — подобрав платье и осторожно присев на корточки, говорит мама. — Ну, что, ну, скажи!
Люда не оборачивается.
Мамины тёплые руки обнимают людину тоненькую дрожащую шейку. Мама тянет её к себе, обдаёт её своей душистой теплотой.
Люда плачет.
— Ну, ну, — говорит мама, ласково наклонившись над Людой, — я всё знаю. Ты стояла, наверно, вот тут под окошком и услышала, что мы шли по шпалам… Тебе нас жалко стало. Но ведь мы не замёрзли, мы тут.
— Что? — говорит Люда, оборачивается и, удивившись, смотрит на маму.
— Ну полно, девочка, полно, — говорит мама.
— Ляльку не увозите, вот что! — кричит Люда, — Я могу приглядеть. А у нас есть тоже десятилетка.
Ляля посапывает.
— Но ведь мы же с тобою договорились, девочка, — прищурив глаза и привстав, серьёзно говорит мама, — что когда наступят каникулы, ты приедешь к нам в Ленинград посмотреть на поле «Жертв Революции». Ну, как ты считаешь?.. Договорились?
— Могу, — подумав, говорит Люда.
Ляля стоит в сторонке и, мигая, как тётя Сватья, смотрит на маму и Люду.
И вдруг она замечает, что Люда очень хорошенькая… Она даже немножко похожа на лялину маму. У неё такие же беленькие волосики, как у мамы, такое же тонкое, узкое личико, такие же голубые, в колючих ресницах глаза, только, пожалуй, у Люды они покруглее. Но это даже ещё лучше…
— Мама, а Людка, когда я тонула, вытянула меня из моря за волосы, — вдруг говорит Ляля.
— А! Что? — говорит мама, и глаза у неё сейчас же становятся круглыми, как у Люды.
— Зая! — кричат из комнаты.
— Сейчас, — отвечает мама, берёт Люду за руку и идёт в дом.
За ними бежит Ляля.
— Садись, пожалуйста, девочка, — шопотом говорит мама.