– Жалко, что он безродный!
Он и правда боялся стать нахлебником. А может, без дела не мог.
Взмолился:
– Дайте хоть ложек настрогаю, пока лежу.
Настрогал. Да каких!
– Ты, не иначе, ложкарь, – удивился дядя Петр.
Не ложкарь. Из той породы людской, что если за что возьмется, то присматривается, спрашивает, вникает, а потом все у него получается враз. Как будто только этим всю жизнь и занимался. Вот он какой. До работы жадный и много чего умеет.
К лету нога не то чтоб зажила окончательно, однако Семен на покос со всеми вызвался. Хотя слабый еще был. Полдня косой помахал – кудри вымокли, рубаха к телу прилипла. Повалился в обед на траву и от еды отмахнулся, только воды попил. Оля присела рядом, он голову повернул и все силился улыбнуться.
Оля предложила:
– Давай я тебе ногу перетяну покрепче.
Не стала трогать его ослабшую повязку, сняла платок, намотала, затянула узел.
– Туже, – попросил. – Вот спасибо.
– А у тебя волосы непокорные, – заметил, когда она на него глаза подняла.
Оля отошла с досадой. Да знает она. Торчком растут надо лбом, никак не пригладишь.
Она раньше жила себе и жила, не волновали ее особо эти лохмы. А тут вечером дома украдкой в зеркальце посмотрелась. Глаза, рот, нос – все на месте. Лицо вот скуластое.
– Мама, я красивая или нет? – спросила у матери.
– Не в красоте счастье, – вмешался отец. – Девушка покладистой должна быть и работящей. Красота – дело второе.
Так и не поняла Оля, красивая она или как. Сама о себе разве знаешь? А другие ей ничего никогда не говорили.
Семен прихрамывая зашел к ним вернуть платок. Надо же, чистый: он его выстирал. Как будто она сама не может.
Семена быстро за своего признали. Не пьет, не гуляет. Нанимали на работу охотно.
– Экая мать его дурная, – сказал раз Олин отец. – Потерпела б маленько и жила б сейчас с таким сыном припеваючи.
– Всякие бывают обстоятельства, – вздохнула Олина мать.
– Ой, Семена наслушалась, – засмеялся отец, – вот, тоже мне, блаженный выискался, все у него «люди добрые, их понять можно».
А Оля не представляла, как кто-то мог маленького Семена оставить. Он же в меленьких кудряшках, улыбается, ресницы загибаются. Как же такого отдать, от себя оторвать. Разве что все поумирали и сама мать при смерти была. Только так!
В соседней деревне затянули со строительством. Попросили помощи. Достраивали в ранние заморозки. Торопились. Парни вернулись оттуда веселые: и заплатили им неплохо, и управились они до первого снега. Вон как теперь метет.
– А Семен где? – спросила Оля.
– Задержался, доделывает. Обещал к ночи вернуться.
– По такой-то погоде?
– Ну заночует там.
А если не заночует? Отца просить за ним ехать? Откажет ведь: телега увязнет, а до санного пути еще недель шесть. Ольга решилась – впрягла лошадь в телегу. Ой, отругают ее за самовольство. И что она только делает!
Вьюга так разгулялась, что Оле страшно стало. И куда едет, зачем? Фух, вон он, темная фигура бредет. Семен!
– Оля? – удивился Семен, с трудом шевеля замерзшими губами. – Ты куда одна в такую метель?
– За тобой, – буркнула.
Он забрался в телегу, прислонился к краю, глаза закрыл, такой уставший был.
То-то. А что если б она его встретить не догадалась?
Оля Семена и смущалась, и видеть хотела. Ей казалось, что он тоже встреч ищет. Они всю следующую весну натыкались друг на друга, переглядывались. Он ей пучок земляники как-то дал. С ягодками. Она ему навстречу шла, вот он ее и угостил. А она тогда себе навоображала...
Сама виновата в том, что случилось. Она же все старалась оказываться рядом, где Семен. Дооказывалась.
Они вдвоем поехали на луг.
– Помнишь, как мы в прошлом году вон там косили? – показала Оля.
– Ты мне ногу перетянула, с тех пор не болит, – кивнул он.
Поглядел:
– А у тебя волосы все такие же. Непокорные.
И потянулся, пригладил ей вихры. Она глаза закрыла. Он ее поцеловал. И она его не оттолкнула, не перевела все в шутку. Она сама прижалась к нему, сама обняла и дальше сама позволила.
Срам какой. Грех. Но про это потом только подумалось.
– Что теперь делать? – спросила растерянно.
Семен ее отпустил.
– Посватаюсь. Прямо сегодня вечером и приду.
– А вдруг не отдадут? – сомневалась, а душа уже ликовала.
– Тогда покаемся. В ногах будем валяться, – как-то несмело предложил он.
Ой, стыдно-то как. Хоть бы не дошло до этого.
– Ты ведь пойдешь за меня? – спросил. – Нету... другого... на примете?
Вот дурной!
– Один только ты. Родненький мой. А... у тебя?
– Была когда-то вроде невеста. Батька ихний обещал нас поженить, как на шахте устроимся.