Братья Ивану дом строили. Ладно так работали. Народ пялился, отчего не попялиться на чужую работу. Тоня из любопытства тоже подошла. В это время спустился за инструментом с крыши невысокий коренастый светловолосый паренек. С таким взглядом смеющимся, что Тоня не удержалась – смущенно, но улыбнулась ему в ответ.
Это и был Мыколка. Взял он и согнул для потехи пальцами здоровенный гвоздь. Окружающие так и ахнули. Одна Тоня заметила ему строго, мол, хорошую вещь портит. Мыкола на нее поглядел весело, пожал плечами, вроде соглашаясь, и... разогнул гвоздь обратно к пущему восторгу зевак. Подскочил Иван, дал Мыколе легкого подзатыльника: «Тебе б только фокусы показывать да с девками лясы точить». Все со смеху покатились. Тоня густо покраснела и развернулась уходить домой. Услышала, как Мыкола спросил про нее, чья это дивчина глазастая. Ему ответили: фельдшерова дочка.
Слова эти «дивчина глазастая» покоя ей не давали. Хотелось еще разок парня встретить. Робела. Но на Иванову свадьбу пошла, уж там точно меньшой брат будет. Мыкола ее увидел, пристроился рядышком. Стоять стоял да только внимания вроде как и не обращал. Тоня огорчилась. И тут его бабушка завздыхала: дожила, третьего внука от младшего сына женит. За Мыколой теперь очередь. Спросила у него, кого себе присмотрел. Которая его невеста? Он положил тяжелые ладони Тоне на плечи, повернул к бабушке:
– Вот эта глазастая!
– Ты ж у меня душа чистая, дитя дитем, а девку себе выбрал – огонь, – удивилась бабушка.
Тоня сбросила его руки и убежала домой. Сперва ревела: зачем он над ней так подсмеялся да еще при всех. Потом обожгло догадкой: он же всерьез! Бабушке показал! А та, сказано, цыганка: всюду и во всех ей огонь мерещится. Огонь – это Мыкола. Вон как вольно себя ведет. За словом в карман не лазит, шуточками так и сыпет. А Тоне родители вечно пеняли, что пропадет по нынешней жизни, слишком она доверчивая, тихая и застенчивая. И где в ней огонь бабушка разглядела?
После Ивановой свадьбы Тоня страдала. Измучилась, гадая, любит ее Мыкола или придуривается. А он пропал из виду, не показывался.
Летом молодежь затеяла гулянки: качели, костры каждый вечер. Тоня к веселью прислушивалась, но не ходила со всеми, скромничала. Тут кто-то при ней обмолвился, что Мыкола объявился. Ноги сами понесли ее на звуки песен.
Мыкола развлекал народ: ходил, пританцовывая, босыми ногами по раскаленным углям кострища. Он как почувствовал, что Тоня здесь, повернулся и закричал радостно:
– А вот и моя глазастая!
И призывно раскинул руки...
Столько лет прошло, а у Тони от одних этих воспоминаний сладко заныло сердце.
...Она ведь взяла и шагнула ему навстречу. Не раздумывая. В его объятия. В тлеющий костер. Хорошо, он соскочил с горячего и попридержал ее. Прошептал ей в ухо счастливым голосом:
– Куда ты, глупая? Обожжешься не умеючи.
И без запиночки, не давая ей опомниться:
– Пойдешь за меня?
Тоня чуть дар речи не потеряла, но твердо ответила «пойду». Мыкола потянулся к ней, видно, поцеловать хотел, не успел. Рядом воскликнули:
– Ой, вы поглядите, тихоня тихоней, а с Мыколой милуется!
– Молчите, невесту мне спугнете! – прижал ее к себе Мыкола.
– Зачем тебе такая? Голожопые они!
Мыкола цыкнул:
– Сейчас вам задницы оголю! И такого задам!
Дразниться сразу перестали. Кто хочет связываться с парнем, который пальцами гвозди гнет?
Чего греха таить, в самую точку насмешники попали. Бедненько фельдшерское семейство жило, вприсыпочку, впритрусочку. И одежка не ахти. Брат Тонин портки носил латаные-перелатанные. На улицу стыдился выходить и с родителями из-за этого лаялся.
Мыкола Тоне про помолвку-венчание, а ее сомнения одолели, захотят ли его братья без приданого невестку брать.
– Куда денутся? – отмахнулся. – Мы с Дуняхой младшие. Все, что просим, получаем. Балуют нас.
Потер затылок:
– Пожалуй, сначала с Иваном переговорю. Этот точно остальных уболтает.
Хохотнул:
– Давай спрашивать никого не будем? Украду и всех делов! Хочешь, украду?
Тоня поддалась на его шуточки, подхватила:
– Чего ж ты, такой храбрый, кота за хвост тянул, раньше не женихался?
А он всерьез оправдываться начал:
– Занятый был. Раздобыл жеребят, возни с ними много. Хату достраивал, чтоб не тесная.
Сватать Тоню пришли все три брата. Мыкола кружил под окнами, переживал, вдруг заартачится фельдшер, не отдаст дочку простому мужику.
Старшие в основном молчали, Тониного отца уламывал самый говорливый – Иван.
И тот же Иван на свадьбе речи произносил. Счастья желал и достатка, сволочь. Через несколько лет он похожие тосты поднимал на Дуняшкиной свадьбе...