Тоня решила, что лучше будет, если она сама сообщит мужу. Наедине. Встретит его на Пятачке, куда шахтеров привозят после смены, и скажет, что Иван болен, при смерти.
– Иди, – кивнул ей Данила. – Мы тут сами управимся.
По весне переулки Волчьей Балки развезло. Тоня держалась ближе к плетням, чтоб не замочить в жирной грязи единственные ботинки. Смотрела под ноги, но краем глаза отметила, что все соседи, кроме Ильинских, вскопали участки. Хаты крошечные: мазанки глиняные или избушечки из гнилых, списанных с шахты бревен. Однако окружены большими огородами и садами. Деревья набухли почками. Еще недельку попечет солнышко, и укроются они белой пеной. Когда сады цветут – красота, как в раю. Даже здесь. В Волчьей Балке.
...А было время, когда тут ветер гулял по голой степи до самого леса. Тоня помнила, как их выкинули в чистом поле. Два самых первых эшелона раскулаченных. Всю холодную ноябрьскую ночь люди жгли костры и рыли палками и камнями себе норы, спасаясь от непогоды. Руками выгребали мерзлую землю. А в лесу за оврагом страшно выли волки. С утра мужиков погнали на работу. Бабы с детьми продолжили углублять землянки. Свыкались с мыслью, что вот оно теперь их постоянное место жительства.
Ох, как много вымерло спецпоселенцев в первую зиму. Как мухи дохли, других слов и не подберешь. Оставшиеся в живых весной насадили огороды, потом уже и сады разбили. После изнурительной работы в шахте мужчины обрабатывали землю! Воды не хватало! Не то что на полив – пить было нечего! Вода привозная, несколько бочек на всех. Колодцы на шахтных выработках бесполезное дело рыть, собирали дождевую.
Народ все прибывал и прибывал. Набрали на шахты и вольных: окрестные крестьяне, кто смог прорваться через заслоны, бежали из голодающей деревни. Этим понастроили бараков и пробурили скважину. С водой стало полегче. Хотя колонка и далеко, но теперь можно было и в Волчью Балку натаскать воды сколько требуется.
Да, страшно вспомнить, как жили. Выживали. Тоне тогда казалось, что кладбище ширится быстрее поселков. Впрочем, и сейчас оно растет как на дрожжах...
«Подыхай, гадина! – пожелала Тоня Ивану. – Есть все-таки в мире справедливость!»
И вдруг вспомнила, слышала она из Ивановых уст про справедливость во всем мире.
...Перед тем как организовать колхоз, Иван руководил коммуной. Уговаривал вступить туда Мыколу.
– Да пойми ты! Даже нас с тобой война затронула, не обошла стороной! – сердился Иван. – Про остальных и говорить нечего. Мужики повозвращались с фронта, а дома разруха. Как на ноги подниматься? Лишь сообща! Коммуной!
Мыкола общину одобрял, но отвечал, что у него есть занятие. Должен же кто-то коней разводить. Давай каждый свое дело делать.
– Долой единоличника! Бросай лошадей, иди в коммуну, брат! – кричал Иван. – Справедливость наладим во всем мире! Построить ее можно только так: все работают, а потом делят кому сколько надо.
Мыкола не верил, что все будут одинаково выкладываться для общего котла. Люди-то разные. Не все заради идей да еще и по указке сверху работать станут.
– Я вкалываю, а он водку пьет и песни горланит, вместо того чтоб трудиться начать. А делить поровну? – усмехнулся он на пылкие Ивановы призывы. – Вот это справедливость!
– И как по-твоему спасти мир?! – поинтересовался Иван.
– Работай, заповеди Божии соблюдай, главное, к людям по-человечески относись, будь милосердным... – начал объяснять Мыкола.
Иван захохотал:
– Милости ждать? А дождешься? Сами возьмем и поделим!
– Вот скажи мне, – перебил его Мыкола, – ты хочешь, чтобы Бог на Страшном Суде был к тебе справедливым или милосердным?
– А если нет никакого Бога?! – увернулся Иван.
– А люди? – не уступал Мыкола. – Хочешь, чтобы люди к тебе были справедливыми или милосердными?
Иван ушел, хлопнув дверью.
Он в упор не замечал, насколько Мыкола неравнодушен к чужой беде. И никто не замечал. Тоня удивлялась, каких порой немощных нанимал Мыкола работников. Он оправдывался перед нею, что как-то, да наработают, зато их семьям помощь будет. А Тоня слышала, люди говорили: «значит, Мыколе выгодно» или «значит, у Мыколы есть возможность». Не понимали его, не верили в его бескорыстность. Когда Мыколу с Тоней «брали», никто не вступился, слова против не сказал...
Она дошла до Пятачка. Шахтеров еще не привезли. Тоня прислонилась спиной к стене конторы и заплакала. Ох, как больно переживать все заново, лучше б не вспоминала. А остановиться не могла. События пятилетней давности стояли перед глазами. Тоня не сдержала рыданий, отошла за угол, чтоб не привлекать внимания. Закрыла лицо руками и дала волю слезам.