...Забирали их как опасных злодеев: с вооруженным отрядом. Мыкола не сразу сообразил, что к чему, увидев Ивана. Брат ведь, не враг, несмотря на то, что спорили частенько и никак к согласию прийти не могли. Мыкола решил, что очередные «поборы». Быстро вынес из дома бумагу:
– Если вы за конями, то не положено их отнимать. Я в городе на них документ выправил.
Кажется, сам Иван порвал тот лист надвое, не заглянув в него. Мыкола поднял, попытался сложить:
– Да вы посмотрите только, подписи собрал. Разрешение на...
Красноармеец выхватил обрывки и скомкал:
– Не потребуются тебе больше документы, прошло твое время, гнида.
Мыкола все еще не понимал, к чему дело идет, обратился к брату:
– Иван, что за дурь, таких коней да на сельхоз работы? Порода особенная, нельзя на них пахать.
– Ты Ивану Константиновичу не тыкай, – важно ответил вместо Ивана красноармеец. – Сами разберемся, на ком пахать. Ты тут больше не хозяин, имущество тебе не принадлежит.
Иван чужим злым голосом зачитал что-то там о передаче собственности. У Мыколы руки безвольно опустились. Тоня растерялась. За спиной зашумели. Оглянулась – собрались зеваки. Какая-то баба возмутилась, уставившись на Тоню:
– Нет, вы только поглядите, среди бела дня вырядилась как купчиха!
А Тоня всего лишь платок накинула яркий бабушкин: знобило ее целый день и поясницу ломило.
Другая подхватила:
– Что, думала за богатого выходишь, лиха знать не будешь?
И понеслось. Кровопийцами их обзывали те самые мужики, которых Мыкола работой выручал.
– Как вам перед людями не стыдно! – орал один.
– Да почему ж нам должно быть стыдно?! – воскликнул Мыкола. – Никого не ограбили, не убили.
Ох, лучше б он смолчал. Тоня нутром почуяла, как закипает толпа. Их же разорвут на части! Тоне рассказывали, какие зверства раньше творились в городе. Не верила. А сейчас их самих замучают, да еще и на виду друг у дружки. Тоня испугалась и вцепилась Мыколе в локоть.
Прибежала запыхавшаяся Тонина мать, бросилась Ивану в ноги и заголосила:
– За что?!
Он ее отпихнул. Она не отстала:
– Хоть дочку мою пощадите! Как проклятая работает! У нее ладони в кровавых мозолях! Дитенка выносить не может!
– Мама, молчите! – ойкнула Тоня.
Ну что ж мать масла в огонь подливает своими речами! Точно же разорвут.
Мыкола очнулся, кинул брату хмуро:
– Куда нам?
Их посадили в бричку и повезли «разбираться».
Мыкола не обернулся. А Тоня не выдержала, повернула голову. Ее сестричка стояла рядом с матерью и смотрела им вслед круглыми от ужаса глазами.
После, уже в Волчьей Балке, Тоня узнала, что наличие наемных работников и большого количества лошадей в хозяйстве – это первая расстрельная категория. Видно, Бог миловал: промышленности требовалась рабочая сила и их не расстреляли. Пришла свежая разнарядка, и комиссия постановила им спецпоселение и исправительно-трудовые работы. Их посадили в поезд с другими такими же молодыми семьями и куда-то повезли. У многих дети, орут. Бабы утешить не могут – сами ревут. Мужья головы повесили, угрюмо молчат.
Едва состав тронулся, Мыкола вдруг спросил:
– Тоня, мать что, правду говорила? Ты надрывалась и потому ребеночков скидывала?
Тоня потупилась. Вспомнила последнюю беременность. Потянула тяжелый бак с водой: Мыкола ж вечно занят, а стирка не ждет. Мать зашла ее навестить, Тоня выплакалась, уткнувшись к ней в колени. И все.
– Значит, правду? – понял ее молчание Мыкола: – Зачем? Я ж не заставлял!
Да разве объяснишь? У Тони с детства повелось – за что бы ни бралась, получалось лучше, чем у других. Считала – быстрее всех в школе, читала – выразительнее отца, обед готовила – вкуснее, чем мать. Начала вышивать – ей завидовали опытные мастерицы. Брат вон злился, что гвоздь она забивала с первого удара и ровнее, чем он. Отец ее хвалил, говорил, что способная, далеко пойдет. А она вышла замуж за своего Мыколку и дорвалась до большого хозяйства. Дел – не переделать! Она про себя думала, что горы своротить может, не хуже мужика. Ей никто никогда не объяснял, что она – женщина, слабая. Никто не научил поберечься ради будущих детей. Конечно, Мыкола не заставлял. Но он ни разу не остановил. Не замечал ее недомоганий. А ей гордость не позволяла сказать, что не только лошади нуждаются в заботе. Молодая была, дурная и упрямая. Однако теперь-то что об этом говорить, не самое подходящее Мыкола выбрал время и место.
– Прости, моя глазастая, если чем обидел, прости Христа ради, – взял ее за руку Мыкола.