Да когда ж она на него сердилась! Только… чего это он прощается? У Тони душа ушла в пятки:
– Нас что, на смерть отправляют?
– Та не выдумывай, – ответил он уже со своим обычным смешком, – раз на нас тратятся, везут, то не убьют. Ничего, мы еще поживем!
Соседи услыхали и с надеждой подхватили его слова.
Тоня прижалась к Мыколе, он ее обнял крепко. Тоня немного успокоилась. Даже любопытство разобрало, что там за мир снаружи. Она ж никогда не ездила так далеко, да еще и железной дорогой. В детстве книжки читала, мечтала мир поглядеть. Надо же, при каких обстоятельствах довелось. Мыкола задремал, а Тоня, едва поезд остановился, протиснулась к выходу. Выглянула.
У дверей поставили часового.
Тоня на цыпочки поднялась, пытаясь прочитать название на дальнем здании вокзала. Не вышло – буквы полусбитые. А здание большое, красивое, наверное, и город здесь большой и красивый.
– Замерзла, красавица, согреть? – пошутил с ней охранник.
Она не успела покраснеть и отпрянуть – подскочил какой-то начальник, заорал на служивого:
– Не сметь с преступным элементом разговаривать!
И на Тоню рявкнул:
– Пошла внутрь, кулацкая морда!
Она вернулась к Мыколе. Поезд тронулся.
Следующая остановка была странная: то состав тормозил, то начинал медленно двигаться, пока окончательно не замер. Как Тоне ни было страшно, но опять потянуло посмотреть, что там снаружи творится.
Стояли они в степи на подъездах к населенному пункту. Вдоль состава шныряли местные женщины и что-то предлагали. Охрана на них взирала равнодушно, видимо, начальства на этот раз поблизости не было.
– Пассажирский пропускаете. Здесь все товарняки пропускают пассажирский, – увидела Тоню и подошла местная. – Ты голодная?
– Двое суток не ела, – созналась Тоня.
– Меняю, – местная сунула чуть не под нос котелок, полный отварной картошки. – Золото есть?
Пояснила:
– Цепочка, кольцо, крестик.
– У меня крестик оловянный на шнурочке, – огорченно прошептала Тоня, сглатывая слюну.
Местная фыркнула и пошла дальше вдоль поезда.
При виде той картошки есть захотелось нестерпимо. У соседки трое детей с жадностью уплетали картофелины вместе с кожурой. Женщина показала Тоне небольшой крестик на ладони:
– У тебя нету тесемочки, а то цепочку сменяла? Не крестик же отдавать? Крестильный...
Тоня непроизвольно потянулась рукой к шее и вспомнила: есть, есть у нее золото!
Ей же бабушка Мыколина подарила свою цыганскую венчальную монетку. Мыкола говорил, что монеток было две, но одну бабушка отдала ему, чтоб хватило на приобретение жеребят. Тоня монеткой дорожила, носила не снимаючи. Не потому что золотая, а потому что бабушкина, венчальная, принесшая когда-то счастье.
Она с криком бросилась к дверям. Поздно! Поезд тронулся, торговка не услышала призывов. Ох, как Тоня расстроилась. Кулаком по стенке молотила. Руку занозила. Мыкола оттащил ее от дверей:
– Не волнуйся, родная, на место прибудем, я что-нибудь придумаю.
А местом оказалось голое поле! Тоню охватило отчаяние. Рыла землянку и давилась слезами. Мыкола сам пошел за хворостом, ее не пустил – темно в лесу, волки. Вернулся с добычей, зажарил что-то на костре. Тоня мясо глотала не задумываясь, что он там мог поймать. На следующий день, когда его с работы привезли, спросила, что они вчера ели.
– Цыганское лакомство, – усмехнулся Мыкола.
Тоню замутило, когда он сознался, что ежика. Бабушка его научила, как их искать, не думал, что пригодится умение. А он утешил, ничего, тут овраг неподалеку, там и ужики должны зимовать, и лягушки. Съедобно! Пусть Тоня его разбудит засветло, перед тем как на работу повезут, он поищет, а то в потемках не видно.
Зиму выдюжили. Весной полезла из земли всякая травка. Ели варево из лебеды, по привычке называя его борщом. Кто б Тоне раньше сказал, что сорняк этот подзаборный в еду годится! Скудного пайка, что стали выдавать на семью по числу трудящихся в шахте, не хватало. Голоднее всего приходилось тем, у кого ребятишек полон двор. Жены не знали, кого кормить в первую очередь – детей или мужей, про себя не думали. Много ли угля нарубаешь на пустой желудок? Норма большая, работа тяжелая. Тоня Бога благодарила, что нету у них с Мыколой ребенка, не страдают от того, что дитя родное нечем насытить. Не подозревала, что приехала уже беременной, что не минет их и эта чаша.
В первую ночь в Волчьей Балке в недорытой землянке спросила она у Мыколы, что ж на белом свете такое творится, почему, за что.
– Неужели этому есть человеческое объяснение? – вздохнул Мыкола...