Мужчина в светлом костюме скорчил такую смешную рожу, как если бы он терпеть не мог борщ. Все опять покатились с хохота.
Смеркалось. Гости разошлись. Убрали столы. Родион загнал «Победу» во двор. Хозяева и приезжие пошли в дом. А Мотька все не спешил уходить. Он прислонился к теплому боку «Победы». На пороге показался мужчина в светлом костюме. Сел на верхнюю ступеньку крыльца. К нему тут же прильнула Лидочка.
– Папа, ты видел – у дяди Степана есть телефон!
– Видел.
– А кому ставят телефоны? Только самым главным людям? – смущаясь, спросила Лида.
Мужчина в светлом костюме засмеялся:
– А кто по-твоему самые главные люди на земле?
Лида не задумываясь выпалила:
– Шахтеры!
– Хлеборобы, моя хорошая, хлеборобы и шахтеры – самые главные люди на земле. Никто без них не проживет. А телефоны ставят большим начальникам. Чтобы им командовать было удобнее.
– А… – огорчилась Лида.
– Не переживай, выбьем мы телефон себе в Волчью балку. Давай, егоза, иди спать.
Лида немного поныла, что хочет уже домой, получила заверения, что завтра днем поедут, ее окликнули, она убежала. Вышел Степан Данилович. Затянулся папиросой.
– И что, зятек, часто у вас веселые истории случаются?
– По-всякому. Клети редко обрываются. Два случая на моей памяти. А завалы частенько.
– Как же тот Вася выбрался?
– Он сам не помнит. Очнулся. Ничего не понял, в голове гудит. Он и пошел домой. Видимо при ударе клети о стену его выбросило. А может товарищи выпихнули. Хотя, не представляю, как такое возможно.
– А они все погибли?
– А то! Семьсот метров глубины.
– Это же головы полетели за недосмотр.
Они помолчали, Степан Данилович докурил и ушел. Из дверей показались Родион с женой.
– Та мы в машине заночуем. – Услышал Мотька. – Мы привычные.
– Ну смотрите, – ответил им мужчина в светлом костюме.
Родион заметил Мотьку. Опять потрепал по голове. Обернулся к жене:
– Та давай роди мне такого хлопца смышленого, как Митрофан. Вырастет – в шахту пойдет, династия будет.
– Все б вам шахта. Может, сын кем другим захочет стать, – проворчала она.
– Кем же еще? – удивился Родион.
Они забрались внутрь. Повозились, устраиваясь и говоря шепотом друг другу ласковые слова, и замерли.
Погасли в доме огни. А мужчина в светлом костюме все сидел на верхней ступеньке крыльца и смотрел куда-то вдаль. Мотька поднялся к нему и присел рядом. Взглянул в небо и ахнул. Над ними нависла черная бархатная бездна, ни облачка, ни света от тусклого месяца, только миллиарды мерцающих звезд…
– Ну беги уже домой, Митрофан, а то от матери влетит.
От матери не влетело, она, наоборот, набросилась с расспросами. Ей уже соседки доложили, где и с кем провел Мотька этот день. Жадно выпытывала. Мотька, как запомнил, даже пересказал веселую историю. Мать заметила:
– Говорят, раскулаченный, а надо же, как хорошо жизнь у него обернулась, устроился.
Мотька, кто такой раскулаченный, не понял, решил выяснить завтра. Завалился спать. Но спал в эту ночь беспокойно. Через его сон шли великаны хлеборобы и гиганты шахтеры. А еще ему снился серебристый самолет, такой, как в недавней хронике перед показом кинофильма в Доме Культуры. Мотька сидел с Родионом в кабине самолета, и уже взялся за штурвал. Жалко, что тут сон оборвался. Зато осталась уверенность. Мотька теперь откуда-то знал, что вырастет и станет кем захочет. Вон какая большая земля, а еще больше небо, и столько в этом мире всего интересного. Особенно дел, которые надо переделать и механизмов, которые нужно построить. Например, серебристый самолет.
Вместо эпилога. Мой Донбасс
или «Моя» история, которая оказалась не только моей
Про деда рассказывать непросто, настолько многогранной и яркой личностью он был. Пыталась несколько раз, но так и не вместила всех его черт ни в один из образов, для которых дед служил прототипом.
Я хорошо его помню, несмотря на то, что он рано погиб. Всегда веселый, в хорошем расположении духа. Даже когда серьезен, смеются его глаза, смеются морщинки вокруг глаз. Обычно он сыплет шутками. И заражает смехом всех вокруг. Самые сложные дела решает легко, с прибауточкой. При этом никого не обидит, не оскорбит, ко всем найдет подход. Мама говорит, что деда уважали и даже побаивались. А я не могу себе представить, чтобы его боялись. Он же добрый. Еще дед никогда не роптал, никого не обвинял в своих бедах. Жизнь все время била его и валила. А он как та игрушка ванька-встанька – упрямо поднимался, все налаживал, всем помогал. И искрился при этом улыбкой. Радостью жизни он ухитрялся делиться с окружающими.