И вдруг пригорюнилась она:
— Нет, говорит, Параша — какая я frail de la cour?.. Вот если б государыня взяла меня заместо Матрены Даниловны.
— Христос с тобой, говорю я, Настенька. Сама не знаешь, что мелешь!.. В дурки захотела!.. Какой тут промен, ma delicieuse?
— Большой, говорит, промен! Родись я мужчиной — генерал-прокурором захотела бы быть, всякий бы час государыне докладывала, как болеет народ, как ищет суда и правды, а найти не может!.. А родилась женщиной — в дурки хотела б, в шутихи… Эх, как бы мне надеть чепчик с погремушками… Сколько бы правды тогда рассказала царице!..
— Дуришь, Настенька! То говоришь — шутов не надо, то сама в дурки лезешь.
А она:
— Не понимаешь ты ничего, говорит.
Тем и кончили.
На том нарышкинском празднике государыня изволила добрые ведомости объявить, — с туркой мир был заключен. С теми ведомостями прислан был премьер-майор Соколов. И того Соколова Нарышкин позвал на праздник; государыня так приказала. А премьер-майор Соколов dans la grande societe был совсем темный человек, и никто из знатных персон не знал его. Приехавши к Нарышкину, ровно в лесу очутился, бежать так в ту же пору. Прижался к уголку, думает: "ахти мне, долго ль в муке быть".
Настенька, заметивши Соколова не в своей тарелке, подошла к нему, зачала про Молдавию расспрашивать, про тамошние нравы и порядки… Премьер-майор растаял, глядя на ее красоту — с первого взгляда заразился.
Говорят они этак в уголку — как вдруг зашумели, забегали. Александр Львович с женой на крыльцо. Галуппи стукнул палочкой, и грянул полонез. Государыня приехала… Соколов с Настенькой в паре пошел, и когда полонез окончился, к нему подошел князь Орлов Григорий Григорьич.[69] А приехал он с государыней.
— Ба, ба, ба! — говорит. — Здравствуй, Соколенко, какими судьбами ты здесь?
Соколов низко кланяется, доносит князю Григорию Григорьичу, что с мирными ведомостями прислан.
— Как я рад, что нахожу тебя здесь и вижу здоровым и благополучным, — сказал князь Григорий Григорьич и стал целовать премьер-майора. — Ко мне пожалуй, братец! Не забудь, Соколенко…
Тотчас все гурьбой к Соколову. В знакомство себя поручают.
Государыня, заметивши ласки князя Григорья Григорьича к Соколову, спросила, как он его знает…
— Наш, кенигсбергский, — говорит князь. — В прусскую войну мы с Соколенкой на одной квартире стояли… Старый приятель!
А Соколенкой любя премьер-майора князь Орлов называл. Такая привычка была у него: русских кликал по-хохлацки, а хохлов — по-русски.
Приметил князь Григорий Григорьич, что Соколов с Настеньки не спускает глаз.
— Аль заразился?.. — спрашивает.
Молчит премьер-майор, а краска в лицо кинулась.
— А ведь она пригляднее, чем Лотхен, будет?.. — говорит князь. — Помнишь Лотхен?
Соколов ни жив, ни мертв. Придворного этикету не разумеет, что отвечать на такие затейные речи — не придумает.
— За ней тысячи полторы дворов, — говорит князь. — А сама столь умна, что всех кенигсбергских профессоров за пояс заткнет… Хочешь?..
Молчит премьер-майор.
— Постой, — говорит ему князь, — я тебя с отцом познакомлю.
И, взявши Соколова под руку, подвел к Боровкову, к Петру Андреичу, и говорит ему:
— Вот, ваше превосходительство, мой искренний друг и закадычный приятель Антон Васильевич Соколенко… Прошу любить да жаловать.
Познакомились. Не шутка, — сам Григорий Григорьич знакомит.
Утром премьер-майор к Боровковым на дачу, через два дня опять… И зачастил.
Недели с две таким манером прошло. Вдруг повестку от камер-фурьерских дел Петр Андреич получает — быть у государыни в Царском Селе.
Когда он оттуда домой воротился — лица на нем нет. Прошел в спальню, где больная жена лежала… Настеньку туда же по скорости кликнули…
— Знаешь ли, — говорит Петр Андреич, — светик мой, зачем государыня меня призывать изволила?
Молчит Настенька. А в лице ни кровинки — чуяло сердце.
— Жениха сватает…
— Кого? — спросила Настенька.
— Соколова Антона Васильича, того самого премьер-майора, что из Туречины с миром приехал.
Молчит Настенька.
— Человек, казалось бы, хороший. С самим князем Григорьем Григорьичем в дружбе, опять же и матушки государыни милостью взыскан…
Ни слова Настенька.
— Призвавши меня, изволила сказать государыня: "Я к тебе свахой, Петр Андреич, у тебя товар, у меня купец". Я поклонился, к ручке пожаловала, сесть приказала. — "Знаешь, говорит, премьер-майора Соколова, что с мирными ведомостями прислан? Человек хороший — князь Григорий Григорьич его коротко знает и много одобряет". Я молчу… А государыня, весело таково улыбаясь, опять мне ручку подает… J'ai fait le baisement,[70] а ее величество, отпуская меня, говорит: "Сроду впервые в свахи попала, ты меня уж не стыди, Петр Андреич". Я было молвил: "Не мне с ним жить, ваше величество, дочь что скажет". А она: "Скажи ей от меня, что много ее люблю и очень советую просьбу мою исполнить…"