Когда они прошли пустошь, он сказал дедушке Венсену:
– Вы не рассердитесь на меня, если я проведу ночь в дупле моего дуба? Я обещаю вам, что еще до солнечного восхода приду на работу.
– Делай что хочешь, – отвечал дровосек, – но что тебе за охота спать, как птица на насесте!
Эмми объяснил ему, что любит этот дуб, как человека, дровосек выслушал его, улыбаясь, такая привязанность к дереву отчасти удивила его, но он поверил Эмми. Ему захотелось видеть норку Эмми в дубе, и он проводил мальчика до него. Старик должен был влезть на дерево, чтобы видеть приют Эмми, он был еще силен и ловок и мог легко пролезть между ветвями.
– В дупле уютно, – сказал дедушка Венсен, спускаясь с дерева, – но придет время, когда тебе нельзя будет спать в нем, кора на дереве все нарастает и свертывается около отверстия, так что со временем совсем закроет его, а ты не будешь же вечно такой тоненький, как соломинка. Впрочем, если ты так любишь это дупло, то можно вырубить его пошире, хочешь, я вырублю?
– Нет, нет! – вскричал Эмми. – Я не хочу рубить мой дуб, ведь он умрет от этого.
– Не умрет, – возразил дедушка Венсен, – если вырубить больное место в дереве, то оно будет еще лучше расти.
– Нет, я подумаю, когда придет пора, – отвечал Эмми.
Он простился со стариком Венсеном, и они расстались.
Эмми очень обрадовался, что очутился опять в своем старом жилье. Ему казалось, что прошел уже целый год с тех пор, как он оставил его. Он вспомнил об ужасной ночи, проведенной у Катишь, и предался очень разумным размышлениям о различии склонностей по отношению образа жизни. Он раздумывал о нищих, населяющих Урсин-ле-Буа, которые считали себя богатыми, потому что в соломенных тюфяках были зашиты луидоры, они жили в смрадных лачугах и терпели позор и унижение, тогда как он прожил целый год один, не прибегая к нищенству, – среди роскошной листвы дуба, наслаждаясь запахом фиалок и других цветов, пением соловьев и малиновок, ни в чем не нуждаясь, не терпя ни от кого унижения, ни с кем не ссорясь, наслаждаясь здоровьем и не питая в сердце никакого дурного и ложного чувства. Все жители деревни Урсин, начиная с Катишь, говорили, что у них больше денег, чем нужно на постройку хорошеньких хижин, на обработку садиков и на разведение скота, но леность мешала им пользоваться тем, что они имели, и они коснели в бесчестной жизни. Они как будто гордились тем, что внушают отвращение и презрение и обкрадывают настоящих бедняков, которые страдают не жалуясь. Какое печальное и постыдное безумие, и как дедушка Венсен был прав, говоря, что труд красит жизнь!
Эмми, боявшийся проспать, проснулся еще за час до рассвета и посмотрел вокруг. Луна, вышедшая поздно с вечера, еще сияла на небе, птицы еще не просыпались, сова не возвращалась из своего ночного путешествия.
Тишина приятна, но в лесу редко бывает совершенно тихо, так как в нем вечно слышен шелест, скрип, падение листьев и разные другие звуки. Эмми наслаждался этой тишиной и как бы черпал в ней новые силы после оглушительной суматохи на ярмарках. Он припомнил звуки шарманки комедиантов, спор покупателей с продавцами, визг рысей и рев волынок, крики испуганных животных, хриплые песни гуляк, – одним словом, все, что удивляло его, забавляло или приводило в ужас. Какая огромная разница между этим гамом и таинственными, внушающими благоговение голосами леса! С рассвета поднялся легкий ветерок и слегка закачал верхушки деревьев. Вершина дуба как будто заговорила:
– Не горюй, будь спокоен и счастлив, маленький Эмми.
«Все деревья говорят», – сказала ему Катишь.
«Это правда, – подумал Эмми, – каждое дерево имеет свой особенный голос и поет или стонет на свой лад. Катишь говорит, будто деревья не понимают того, что говорят, это неправда, – старая колдунья лжет, потому что она недобрая. Она-то их не понимает, а что они радуются и жалуются – это верно».
В назначенный час Эмми был на месте рубки. Он проработал тут все лето и всю зиму. Всякую субботу проводил он ночь в дупле своего дуба, а по воскресеньям ходил ненадолго в серанскую деревню к знакомым и затем возвращался в свой приют. Он вырастал, но все-таки был худощав и легок по-прежнему. У него было живое, милое личико, которое всем нравилось, одежда его всегда отличалась опрятностью. Дедушка Венсен выучил его читать и писать. Все восхищались его умом, и тетка его, у которой не было детей, хотела взять его к себе.