Я был верующим. Слова учителя привели меня в содрогание.
– Не говорите этого! – воскликнул я. – Опомнитесь! Посмотрите, где вы!
– Где я? – повторил он, глядя расширенными глазами, в которых сверкали искорки безумия. – Где я? Как ты говоришь? На дне потока? Отчего же я не вижу ни одной рыбы?
– Вы стоите у подножия скалы Санадуар, которая обрушивается со всех сторон. Камни так и сыплются. Видите, вся земля ими усеяна. Уйдем отсюда. Это нехорошее место.
– Скала Санадуар! – сказал учитель, делая движение, чтобы снять с головы шляпу, которую он держал под мышкой. – Ты музыкальная скала, и я тебя приветствую. На тебе – лучший из природных органов. Твои извилистые трубы должны давать удивительные звуки, но только рука титана может их извлечь! Но разве я сам не титан? Разумеется, я титан, и пусть другой великан посмеет оспаривать у меня право играть здесь! Пусть только покажется! Да! Хлыст! Мальчик, где мой хлыст?
– Что случилось? – в ужасе воскликнул я. – Зачем вам хлыст? Что вы видите?
– Я вижу, я его вижу, разбойника, чудовище! А ты не видишь?
– Нет! Где же?
– Да там, наверху, на самом последнем выступе скалы Санадуар, как ты ее называешь.
Я ничего не отвечал и ничего не видел, кроме большого желтоватого камня, подернутого засохшим мхом. Но галлюцинация заразительна, и я заразился тем более, что боялся увидеть то, о чем он говорил.
– Да, да, – ответил я после нескольких минут томительного молчания. – Я его вижу, он не двигается, он спит. Уйдем! Подождите! Нет, нет! Давайте замолчим и не будем двигаться. Я вижу, он теперь шевелится.
– Но я хочу, чтобы он меня увидел. А главное, чтоб он меня услышал! – воскликнул учитель, поспешно срываясь с места. – Сколько бы он ни сидел за своим органом, а я утверждаю, что он в музыке ничего не смыслит. Погоди, варвар, я тебе сыграю прелюдию по-своему… Иди сюда, мальчик! Скорее к мехам! Да торопись же!
– К каким мехам? Я их не вижу…
– Ты ничего не видишь! Вот там, говорят тебе!
Он указывал мне на ствол деревца, которое росло на скале, немного пониже базальтовых отложений. Говорят, что эти колонки часто трескаются и легко обваливаются, если потревожить рыхлый слой, на котором они держатся.
Склоны скалы Санадуар покрыты были травкой и растениями, которые было бы неразумно трогать. Однако эта осязательная опасность не смущала меня, зато я очень боялся разбудить и прогневать мнимого титана. Я отказался повиноваться. Учитель рассердился и, схватив меня за шиворот с нечеловеческой силой, посадил около выступа в форме дощечки, который он называл клавиатурой.
– Садись и играй мою прелюдию. Ты ее знаешь, А я буду раздувать мех, если у тебя на это не хватает смелости!
Он вскарабкался по склону утеса до дерева, которое принялся раскачивать сверху вниз, словно ручку меха, и крикнул мне:
– Начинай, да смотри, не ошибайся. Allegro, черт возьми! Allegro risoluto! A ты, орган, пой! Пой, орган!
До тех пор я думал, что под влиянием вина он просто развеселился и шутит со мной, и надеялся как-нибудь его увести. Но когда он с уверенностью стал раздувать воображаемый мех, я тоже потерял голову. Страх сменился у меня каким-то безотчетным любопытством, как иногда бывает во сне; я протянул руки к мнимой клавиатуре и стал двигать пальцами.
Тогда со мной совершилось что-то необыкновенное. Мои руки вдруг стали расти, удлиняться и, наконец, приняли колоссальные размеры. Это быстрое превращение причинило мне ужасную боль, которой я никогда не забуду. Когда у меня сделались руки титана, то воображаемые звуки органа приобрели особенную силу. Господин Жан, по-видимому, тоже их слышал, так как он кричал мне:
– Это не прелюдия. Что же это такое? Я сам не знаю, но, должно быть, какое-нибудь из моих сочинений. Во всяком случае восхитительное!
– Нет, это не ваше сочинение, а мое! – воскликнул я.
Наши голоса покрывали гул фантастического инструмента.
Я продолжал импровизировать на странный мотив, возникший в моем мозгу. Учитель по-прежнему яростно раскачивал мех, а я с увлечением играл. Орган гремел, но титан не шевелился. Я опьянел от гордости и радости. Мне казалось, что я сижу за органом в Клермонском соборе, и огромная толпа, затаив дыхание, слушает меня. Вдруг сухой звук, как от разбитого стекла, сразу остановил меня. Внизу раздавался ужасный и далеко не музыкальный шум. Мне казалось, что скала Санадуар шатается. Клавиатура отодвигалась, и почва разверзалась у меня под ногами. Я упал навзничь и покатился вместе с целым градом камней. Базальтовые отложения обрушивались. Господин Жан, обхватив деревце, которое он выдернул с корнем, исчез в груде обломков. Мы были на краю гибели.