Знакомство Анны с Андреем началось не самым удачным образом: молоденькая жена Фрола в первый же день после приезда в Ратное чуть не до смерти испугалась дальнего родича своего мужа. На высокого широкоплечего отрока с каменным, будто неживым лицом она случайно налетела в полутемных сенях, ойкнула и перекрестилась, приняв его за языческого истукана, которыми ее частенько стращала матушка. Метнулась обратно на кухню и… получила первый нагоняй от свекрови. В общем, взаимной любви или хотя бы маломальской родственной приязни между ними взяться было неоткуда.
Со временем она смирилась с частым присутствием Андрея в лисовиновской усадьбе – свекор почему-то очень пристально следил за молодым родичем. Жизнь текла, случалось всякое, и Анна перестала обращать внимание на него – есть он и есть… Других забот хватает. Умерла во время мора свекровь, Анна потихоньку взяла в свои руки управление усадьбой, приспосабливаясь к новому положению большухи. И тут пришло страшное: в один день не стало мужа, свекра привезли домой умирающим калекой, Андрей дышал на ладан… А потом – как будто мало Господь наказал – с непонятной болезнью свалился старшенький сынок. Доселе малозаметный Лавр работал как проклятый, чтобы удержать семейство, не дать ему скатиться в нищету; Анна, как могла, выхаживала болящих и металась по хозяйству.
Каково ей тогда приходилось, она не любила вспоминать… Зато сейчас, сидя в горнице вместе с остальными бабами, она перебирала сами по себе возникающие перед глазами картины: вот Андрей, сам недавно еле поднявшийся после страшного ранения, которое навсегда лишило его голоса, по очереди наклоняется над Мишаней и Корнеем, усаживая их поудобнее на завалинке – он только что вынес их из избы, чтобы погрелись на солнышке. Вот Андрей, уже окрепший, помогает Лавру в кузне… вспахивает семейную делянку… косит… поддерживает Корнея, впервые вставшего на деревянную ногу.
На просьбу Лавра, который опасался отпускать в пастухи не до конца оправившихся отца и племянника без надежного присмотра, Андрей только согласно кивнул – и Анна вздохнула с облегчением. Незаметно для нее он из страшилища стал надежной опорой, стеной, к которой можно прислониться. Даже на пасеке, выполняя приказ рассвирепевшего свекра – запереть спятившую бабу в омшанике, он не причинил ей вреда: просто зажал под мышкой, чтобы не зашибить об косяк. Сравнивая его со своим покойным мужем, Анна представила, что бы на месте Андрея сделал Фрол, и передернулась: тот, ни на миг не задумываясь, просто дал бы кулаком по уху, сшиб с ног, а потом за косы оттащил строптивую жену, куда велено.
Вот и в этот раз Андрей принял на себя удар, предназначавшийся Мишане, закрыл его от смерти… Так неужто же не решится она заслонить от смерти его самого? И здоровья, и решимости, и веры в себя хватит – только бы у него достало силы принять все, что она сейчас готова отдать. Мало одного раза – повторит, сколько потребуется, но пусть он выживет! Даже если не сможет больше воевать, даже если вовсе калекой беспомощным станет – пусть выживет! Он лисовиновского корня, если безногий Корней вновь сотником стал – в его-то возрасте, то уж молодому Андрею тем более дело по силам сыщется! Только пусть выживет!
Так и сидели четыре женщины и три девчонки у постели тяжелораненого, почти умирающего воина, загораживая его от смерти своей любовью и надеждой. Разная это была любовь, не похожая одна на другую: любовь возлюбленной, будущей жены, любовь сестры, матери, просто любовь к своему ближнему, любовь во искупление и почти дочерняя любовь девчонок.
– М-м-м-м… – вдруг еле слышно, не размыкая губ, затянула Ульяна; когда-то точно с таким же пением она убаюкивала сыновей.
И сейчас колыбельная-не колыбельная, не то песня, не то молитва, не то плач осторожно, потихоньку наполняли горницу надеждой и любовью. Первыми тоненькими голосками подхватили девчонки – то ли подражая взрослой женщине, то ли, будучи по-детски чувствительны и открыты, поняли, что именно так и надо, но именно они потянули за собой остальных.
Только услышав, как в общий негромкий хор влились голоса Анны и Верки, Арина поняла, что и сама поет и… Вот оно – то, о чем толковала бабка! Арина не увидела – не дано, но почувствовала, что те самые невидимые и неощутимые облака, окружающие человеческое тело, здесь и сейчас слились – семь в одном! Вместо семи душ – одна, вместо семи желаний – одна воля, вместо семи надежд – одна уверенность! Одна великая сила – частица Любви и Доброты… чьей? Богородицы? Лады? Великой Матери?