– Сунешься опять – и окачу! – оторвав взгляд от бадьи с глиной, пообещала ему Плава. – Не позволю печь поганить! Анна Павловна, ну какие еще заслонки? Сказились все – грязюку в кухню тащить! Ты же сама мне велела, чтобы я здесь чистоту блюла, а тут, пожалуй, уследишь за ней. И зачем тогда было деревянные полы в кухне ладить, с тем же Сучком браниться? Чтобы он же мне все и загадил?
К любым посягательствам на свое хозяйство старшая повариха относилась, мягко говоря, весьма неодобрительно и возмущаться могла еще очень долго, поэтому останавливать ее следовало резко и без колебаний. Если бы еще Анна знала, о чем идет речь!
«Это что еще за дырки в печи с заслонками? Ничего не понимаю… А Сучок-то каков!»
Плотницкий старшина и впрямь не походил сам на себя. Строптивый коротышка, не признающий над собой ничьей власти и готовый спорить с кем угодно по любому поводу, а то и за топор схватиться, казалось, струхнул перед грозной поварихой. Конечно, Плава за себя всегда умела постоять и тоже спуску никому не давала, но с артельщиками до сих пор жила мирно и полюбовно. Да и все равно, какая ни на есть, а баба старшине артели не указ.
«Ну-ну, вот только слезу пустить – и прям страдалец. Нечисто тут… Наверняка что-то замыслил. Сколько он здесь обретается, никто за ним такой слабости не замечал. Прогнать, что ли? Так он только на это и напрашивается. Видать, и Плаву нарочно разозлил. Велено ему, вишь… Кем велено? Что ж меня Мишаня-то не упредил, разберись теперь…»
И тут на Сучка налетел злой и взъерошенный Кузька.
– Ты что, недомерок лысый, совсем обнаглел?! – Кузька попытался рявкнуть, но дал петуха – голос подвел, однако парня это не смутило, и он, набрав побольше воздуха, продолжил: – Тебе что старшина Михаил третьего дня велел? Боярыне голову морочишь? Ты с чего решил, что она приказ Михайлы отменит?! А ну, иди, делай что велено! Анне Павловне и без тебя докуки хватает!
«Вот только что стоял передо мной благостный, меня успокаивал и Филимону послушно поддакивал, а сейчас ровно с цепи сорвался. Откуда что взялось?»
– А забудешься, так я тебе снова голову поправлю, – продолжал разнос оружейный мастер Младшей стражи. – Только у меня меткость похуже, чем у Михайлы, в кузне недосуг тренироваться. Гляди, вон уже отроки на твои вопли оборачиваются.
Сучок сник и поспешно замахал на Кузьму руками:
– Да ладно, ладно… Понял я уже… – и направился к своим помощникам, всем видом являя обреченную покорность, но умудряясь при этом что-то бурчать под нос.
Кузьма же повернулся к Анне и пояснил:
– Михайла нарочно выжидал и велел дымоходы перестроить, только когда полусотня уйдет. Готовить-то сейчас вполовину меньше приходится, так что Плава пока обойдется. А мастера по одному дымоходу за раз все и переделают. Он где-то такую хитрую штуку вычитал, что ежели в дымоходах заглушки устроить… – о любых новшествах Кузьма был готов говорить до бесконечности. – Пусть только Плава тогда кого-нибудь на ночь приставляет следить за этим делом.
– Кого это – «кого-нибудь»? – немедленно взвилась Плава. – У меня на кухне и так рук не хватает, а теперь еще придется и по ночам за печами следить? Мало мне мороки с этими лентяйками?! Нет уж! Мне Михайла ничего не говорил, и на кухню я никого не пущу, пока сам старшина ваш не прикажет! – Плава совсем уже собралась нырнуть обратно за занавеску, не иначе – прихватить скалку, а Анна открыла рот, чтобы окоротить разошедшуюся стряпуху, но тут Кузьма неожиданно даже для самого себя и на Плаву рявкнул точно так же, как перед этим на Сучка:
– Ну, так я тебе и приказываю!
– Ты? – Плава сначала оторопела от неожиданности, потом набрала воздуху, чтобы высказать все, что она думает о такой наглости мальчишки, да так ничего и не произнесла. До нее вдруг дошло, что Кузьма, которого она и видела-то не каждый день, имеет полное право говорить так – он же и в самом деле тут остался за старшего. И, главное, тоже – Лисовин.
Пока она приходила в себя от этого открытия, Кузька кивнул все еще стоящим в нерешительности работникам:
– Идите работайте, чего встали? – и, моментально забыв про них, обернулся к наблюдавшей за ним боярыне.
– Теть Ань, ежели что надо, ты сразу за мной посылай, я любого окорочу. Пусть знают, что у Лисовинов хозяйство без мужского пригляду не останется.
Почтительно поклонившись, Кузька ухмыльнулся, сбрасывая невесть откуда взявшуюся личину хозяина, и поспешил опять в кузню.
«Личину ли? С чего ты взяла, что он притворялся? Может, это просто отрок становится мужем, таким же, как отец? А Кузьма-то – вылитый Лавр. И неважно, что мальчишка пока – в нем сейчас муж просыпается, защитник и опора.