Анна, вдова Фрола, невестка Корнея, вдруг поняла: она не просто большуха рода Лисовинов, а боярыня, способная заставить исполнять свою волю множество людей, которые, в свою очередь, тоже способны очень и очень на многое! В ее воле направить желания, усилия и умения десятков, даже сотен – не холопов, не закупов, не нанятых работников, а вольных и сильных – на нужное ей дело! Вот она, власть!
С ощущением этой новой силы, этого нового для нее знания Анна с каким-то вызовом, даже с угрозой глянула на ключницу и… удар ушел в пустоту! Листвяна, Анна готова была в этом поклясться, тоже поняла что-то, примерно такое же, что и боярыня. Слушала-то Анну не только Дарена, но и «последняя женщина Корнея»! Слушала, запоминала, осмысливала! И поняла: против того, что стояло за боярыней Анной Павловной, у нее нет и не может быть ничего.
И снова Анна глянула, Листвяна взгляд приняла. Не играли они в гляделки – кто кого пересилит; одна поняла, что давить незачем, другая не сопротивлялась – тоже незачем. Без слов договорились, что сейчас они действуют заодно. Потом Листвяна перевела взгляд на Дарену, совершенно оплывшую на полу – та не заваливалась набок только потому, что ее удерживала ключница, – и приподняла брови в немом вопросе. Анна, так же молча, указала глазами на дверь.
Листвяна потянула голову Дарены вбок, одновременно выворачивая ей шею и вынуждая встать на четвереньки, и потащила бывшую большуху к выходу. И снова Анна обратила внимание на то, как сноровисто, даже привычно это получилось у ключницы – явно в прошлом проделывала такое не единожды. Выпихнув свою жертву в сени, та буркнула кому-то: «Уводите ее», – и, захлопнув дверь, снова вопросительно глянула на боярыню.
Анна, все так же не произнося ни слова, чуть дернула подбородком, указывая на место за столом. Молча, потому что очень не хотелось разрушать голосом их бессловесный сговор. Даже и не сговор, а… Боярыня прекрасно понимала, как выглядела со стороны во время расправы над Дареной – сторонний человек, скорее всего, не смог бы найти приличных, неругательных, слов для описания того, в каком виде предстала перед ним Корнеева невестка. У кого-нибудь из мужей наверняка и кулаки бы зачесались на эдакую… лучше уж и не подбирать слов.
А вот Листвяна, похоже, увидела и признала в Анне более сильную, изощренную и умелую хищницу, чем сама она. Признала и… не то чтобы покорилась, но согласилась, что поперек боярыне лучше не становиться – целее будешь. На это указывало все ее поведение, да хотя бы и то, что, выпихнув Дарену в сени, Листвяна не поддала ей напоследок ногой под зад (от чего сама Анна, наверное, не удержалась бы) – просто выполнила приказ, и ничего от себя; Дарена – добыча Анны в охотничьих угодьях Анны, ключница и на малую долю не позарилась.
Конечно же Анна прекрасно понимала, что все это верно только сейчас и на какое-то ближайшее время, скажем, до того, как ключница родит Корнею ребенка, а потом… потом лисовиновская усадьба, если не все Ратное, может стать «охотничьими угодьями» Листвяны. Это мужи, однажды признав над собой первенство, к примеру, Корнея, будут подчиняться ему до тех пор, пока не увидят, что командовать он более не в силах. У женщин не так – нет для них почти ничего «раз и навсегда», только семья, дети, дом, может быть, что-то еще – для каждой свое, а все остальное… Вот прямо сейчас Листвяна честна в своем безмолвном обещании не идти против Анны, но пройдет время, и ее обещание потеряет силу, и это не будет обманом в женском понимании. В женском миреу каждого времени и обстоятельства своя правда. Мужи почитают это бабьей лживостью, неверностью, ветреностью, а на самом деле женщина честна и правдива каждый раз! Просто жизнь повернулась немного другой стороной, а женская стезя – приноровиться, приспособиться, соответствовать, оттого и правда женская становится несколько иной… порой прямо противоположной. Женщины это понимают и принимают как само собой разумеющееся, а мужи… да лучше им об этом и не знать, а если знают, то не стоит об этом задумываться.
Все это Анна прекрасно понимала, да и сама была такой, ибо женщина суть, поэтому и не сомневалась: СЕЙЧАС Листвяне можно верить, а потом… потом и решать станем.
Пока ключница устраивалась на указанном месте, боярыня принялась переставлять на столе немногочисленную посуду. Великую и хитрую науку столового убранства, коим можно обозначить одинаково и уважение к соседу по столу, и пренебрежение, и разницу в достоинстве сотрапезников, и еще многое другое, преподала Анне еще матушка. Купчиха не из последних, она умела загодя задать тон еще не начавшейся застольной беседе своего мужа с кем-нибудь из приглашенных для разговора гостей.
Если бы Анне зачем-то понадобилось уравнять Листвяну с собой, она велела бы девкам-холопкам поставить вторую чарку. Если бы ей потребовалось сохранить такое же расстояние между собеседницами, как и при разговоре с только что словесно измордованной Дареной, – оставила бы все как есть (кувшин, чарка, блюдо с заедками – только для самой Анны). Сейчас же боярыня Анна Павловна просто отодвинула чарку и блюдо в сторону, оставив между собой и Листвяной пустую скатерть. Получилось, что вышестоящая склонилась к уху нижестоящей для доверительного разговора – приблизила, но не уравняла.
Что вслух, что мысленно Анна, так же как и Корней, предпочитала называть ключницу ее языческим именем: больно уж заковыристо окрестил ее отец Михаил – Асклепиодота. Корнея так и вообще только на один раз хватило: «Скле… Пиз… ох, мать твою! Листя!!! Да что ж такое-то, нарочно, что ли, попы нам с именами гадят?!» Ответа на этот вопрос Корней, конечно, не ждал, а вот Анне несколько позже на него ответил Мишаня: «Отец Михаил это из добрых побуждений творит: уверен, что славян надо понемногу приучать – пусть вставляют в свой говор слова из образованной речи. Ну а начинать надо с малого, с имен. Будет и потом такое – к германским словам нас приучать станут, к франкским, а потом и к саксонским». Мишка покривился, будто съел чего-то совсем уж кислого, и язвительно добавил: «Так вот и будем… цивилизоваться». Половины сказанного Анна тогда не поняла, а Мишаня вместо объяснения лишь махнул рукой – дескать, не бери в голову, матушка.
Разговор с ключницей Анна начала, по всему видать, совсем не с того, чего ожидала Листвяна:
– Как «дружина» твоя, с самострелами-то упражняются?
Листвяна явно удивилась, но ответила с готовностью и обстоятельно:
– Каждый день не получается – страда все-таки, но через два дня на третий стараюсь обязательно. Да и в поле с собой велю самострелы брать. Если там гуся, или цаплю подстрелят, или еще какой приварок к трапезе, ну там, зайца – хвалю, другим в пример ставлю.
– Ну а новых дружинниц себе не подбираешь?
– Так не из кого, Анна Павловна, не всякой же оружие в руки дашь. В любом случае без твоего одобрения никого к дружине не прибавлю.
– Это ты правильно. – Анна одобрительно покивала. – А вот скажи-ка мне, среди тех, кого Демьян кнутом попотчевал, дружинниц твоих не было?
– Была одна.
– К самострелу не допускать, из дружины выгнать. – Анна прихлопнула по столу ладонью. – Нам еще болта в спину от обозленной молодухи не хватало!
– Так уже, Анна Павловна. – Листвяна слегка пожала плечами. – Меня с огнем играть еще в детстве отучили.
– Ладно, с этим, я вижу, у тебя порядок. Да и Корней, наверно, приглядывает?
– Да нет, – позволила себе намек на усмешку ключница. – Для него это так, баловство. Правда, упредил, что, если кто из них, не дай бог, болт куда-нибудь не туда засадит, он с меня спросит. Ну так это и с самого начала понятно было.
– Ладно… ну а как себя во главе полутора десятков стрелков мыслишь?
– Ты о том, что холопка вольными женщинами командует? – уточнила Листвяна и, не дожидаясь ответа, пояснила: – Ты же знаешь, что ни на кого из нас обельные грамоты еще не выправлены, ждет чего-то Корней. Для людей-то мы, конечно, холопы, но по слову воеводы все в любой миг еще перемениться может. Да и среди стрелков моих не все вольные, мы же по способности к стрельбе подбирали, а не по достоинству вольному или подневольному.